За ужином мы разговаривали мало. Он почти ничего не ел. Единственное, про что он завел разговор, были «Балтимор Рэйвенс».

— Не хочешь разок сходить на матч? У меня есть билеты, но никому не интересно. Знаешь, они в этом сезоне в ударе. Я тебе говорил, что близко знаком с менеджерами «Рэйвенс»?

— Да, дядя Сол.

— Надо хоть раз сходить на них посмотреть. Скажи кузенам. У меня билеты бесплатные, в ложи, все такое.

После ужина я пошел прогуляться по кварталу. Дружески здоровался с соседями, выгуливавшими собак, как будто был с ними знаком. Повстречав охранника в патрульной машине, сделал ему тайный знак, и он мне ответил. Но жест пропал зря: наше благословенное детство ушло навсегда, и вернуться в него было невозможно. Отныне Гольдманы-из-Балтимора принадлежали прошлому.

В тот самый вечер, когда я находился в Балтиморе, а мои кузены в Нью-Йорке, Коллин опоздала домой. Она выскочила из машины и бегом кинулась к двери. Повернула ручку, но дверь была заперта на ключ. Он уже ушел. Она взглянула на часы: двадцать две минуты восьмого. У нее навернулись слезы. Она открыла дверь своим ключом и вошла в темный дом. Она знала, что, вернувшись, он ее накажет.

Ей нельзя было задерживаться на автозаправке. Она это знала, Люк ей говорил. Она закрывалась в семь и в четверть восьмого должна была вернуться. Если она опаздывала, он уходил. Шел в свой любимый бар, а когда возвращался, набрасывался на нее с кулаками.

В тот вечер она ждала до одиннадцати. Ей пришла было мысль позвонить Вуди, но не хотелось его впутывать. Она знала, что это плохо кончится. В такие минуты она мечтала о бегстве. Но куда ей бежать?

Он пришел, грохнула входная дверь. Она подскочила. Он вырос в проеме гостиной.

— Прости, — сразу всхлипнула она, пытаясь утихомирить гнев мужа.

— Ты что себе позволяешь, бля? А? А? Ты кончаешь в семь. В семь! Я почему должен тут торчать, как мудак? За идиота меня держишь, да?

— Люк, прости. Ровно в семь, я как раз закрывалась, подъехали клиенты; я на пять минут задержалась.

— Ты закрываешь в семь, и будь любезна в семь пятнадцать быть дома! Невелика наука. Но тебе лишь бы нагадить!

— Но, Люк, на то, чтобы все закрыть, тоже нужно время…

— Сопли свои подбери, слышишь? И волоки задницу в тачку.

— Люк, только не это! — взмолилась она.

Он угрожающе наставил на нее палец:

— Лучше тебе со мной не спорить.

Она вышла и села в его пикап. Он уместился за руль, и машина тронулась.

— Прости, Люк, прости, — сказала она тихо, как мышка. — Я больше не буду опаздывать.

Но он уже не слушал. Он осыпал ее бранью. Она плакала. Он выехал из Мэдисона и поехал прямо по 5-й магистрали. Проехал мост Лебанон и двинулся дальше. Она умоляла его вернуться домой. Он усмехнулся:

— Тебе что, плохо со мной?

Потом вдруг затормозил посреди дороги.

— Приехали, станция Вылезай, — произнес он не терпящим возражений тоном.

Она тщетно пыталась спорить:

— Люк, пожалуйста, не надо.

— Вытряхивайся, живо! — вдруг заорал он.

Если он начинал орать, это был знак, что надо слушаться. Она вылезла из кабины, и он сразу уехал, бросив ее в восьми милях от дома. Так он ее наказывал: она должна была вернуться в Мэдисон пешком, посреди ночи. Она, в своем обычном коротком платье и тонких колготках, шла сквозь густой туман, в кромешной тьме и сырости.

Первый раз она пыталась протестовать. Когда Люк, багровый от крика, приказал ей вылезать, она взбунтовалась. Сказала, что с женой так не обращаются. Люк вышел из машины.

— Ну-ка, ангел мой, иди сюда, — произнес он почти ласково.

— Зачем?

— Затем, что я тебя накажу. По роже надаю, чтобы понимала: когда я приказываю, твое дело — слушаться!

Она тут же извинилась:

— Прости, я не хотела тебя сердить… Хорошо, я все сделаю, как ты хочешь. Извини, Люк, не злись.

Она сразу вышла из машины и пошла по дороге, но не прошла и пяти метров, как до нее донесся голос Люка:

— Ты не догоняешь, что я тебе говорю, или как? Язык человеческий понимать разучилась?

— Понимаю, Люк. Ты мне сказал уматывать, я уматываю.

— Это я раньше сказал! Теперь тебе другой приказ. Я что тебе говорю, а?

Она в ужасе разрыдалась:

— Я уже не знаю, Люк… Прости, я уже ничего не понимаю.

— Я тебе сказал идти сюда и получить по роже. Забыла?

У нее подкосились ноги.

— Прости, Люк, я усвоила урок. Я буду слушаться, обещаю.

— Сюда! — заорал он, не двигаясь с места. — Когда я говорю «сюда», ты должна идти сюда! Все бы тебе выдрючиваться, да?