– Он сейчас, скорее всего, уже на другом конце света.

– Раньше мы тоже так думали, но мы ошибались. – Д’Аморе отправил в рот последний кусочек кабанины. – Мы готовы поддержать тебя, в каком бы направлении ты ни повела расследование, и предоставить тебе все необходимые полномочия. Можешь привлечь оставшихся членов твоей команды. И мы даже тебе заплатим.

– Какая щедрость.

Д’Аморе улыбнулся красными от соуса зубами:

– Ты права. Сомневаюсь, что тебе когда-либо делали более щедрое предложение.

По дороге обратно в «полевой госпиталь» Коломба всерьез раздумывала над предложением спецслужб. Она знала, что в одиночку ей никогда не добраться до Лео, а он стал для нее настоящим наваждением – особенно теперь, когда Данте больше не требовалась постоянная помощь. Он четко произносил слова и мог самостоятельно пройти несколько шагов, хоть и опираясь на ходунки, которые он ненавидел, потому что такие же были у старого педофила из «Гриффинов» [199] . Его голос по-прежнему оставался очень хриплым, и временами Данте терял нить разговора, но у него наблюдались заметные улучшения – если не чудесные, то по крайней мере существенные. Правда, сравнивать врачам было не с чем: в истории отсутствовали задокументированные случаи, когда здоровые пациенты надолго вводились бы в искусственную кому.

– После третьей комы начинаешь привыкать, – сказал ей Данте как-то вечером, когда они ужинали под прозрачной крышей палатки. Он снова исключил из своего рациона все продукты животного происхождения и, хотя врачи морщили нос, запивал минестроне и пюре веганским коктейлем для бодибилдеров.

Коломба же в тот вечер довольствовалась скучной куриной грудкой с салатом. Она наконец начала набирать вес и мышцы, но не хотела отрастить живот.

– Третьей? Ты прикалываешься?

– Передозировка лекарств. Я пытался убедить врачей, что просто экспериментирую, но они сказали, что это называется иначе.

– Брехня! Ладно, я сделаю вид, что тебе верю, потому что ты еще не в себе. – Коломба обглодала вилочковую кость и протянула ему. – Ломай.

Данте отломил большую часть вилочки:

– Я победил.

– Что ты загадал? – спросила Коломба.

– Без труда вернуть все, что я потерял. Но вряд ли мне это удастся.

После тринадцати лет, проведенных в полной изоляции в заточении у Отца, Данте собрал сотни коробок, до отказа забитых предметами поп-культуры, относившимися к утраченным им годам: одеждой, видеокассетами с телепередачами, позабытыми даже их героями, снятыми с производства дезодорантами, запечатанными виниловыми пластинками, фигурками из киндер-сюрприза, футбольными карточками, игрушками вроде «клик-клака», вышедшими из моды через один сезон, модными каталогами и мебельными журналами. Теперь ему предстояло восстановить еще восемнадцать месяцев в бесконечно усложнившемся с восьмидесятых годов мире, состоявшем из пустот, которые вирусно распространялись в соцсетях и тут же устаревали.

Всякий случай, когда он не улавливал соль шутки или намека медбратьев и охранников, становился для него тяжелой раной. Он будто снова превращался в нескладного подростка из силосной башни, не умеющего пользоваться туалетом и столовыми приборами, завязывать шнурки и звонить по телефону. То мрачное время ему удалось пережить только благодаря единственному таланту, обретенному в башне: наблюдательности. Чтобы понять окружающих его инопланетян, он, словно изучая сложный иностранный язык, классифицировал и запомнил тысячи жестов, звуков, запахов, выражений лица. Ему еще не исполнилось и двадцати, когда он научился читать людей, как открытую книгу. И сделал открытие, изменившее его жизнь: все лгут. Из вежливости или от страха, чтобы подбодрить собеседника или втереться к нему в доверие, по глупости или со злым умыслом, но лгут все – и зачастую верят в собственную ложь.

Коломба это знала. Знала она и что их отношения держатся на том, что она всегда была с ним до жестокости честна. По крайней мере до тех пор, пока он не вышел из комы, – кое о чем из того, что случилось в его отсутствие, она предпочла умолчать.

Однако, войдя в палатку и увидев в изножье кровати новенький телевизор, Коломба поняла, что все тайное становится явным.

Данте поднял взгляд от телевизора, и Коломба уставилась на носы своих ботинок.

– Привет, – сказала она. – А это тут откуда?

Данте нажал на пульт и выключил телевизор.

– Утром доставили, пока тебя не было. Ты знала, что «Нетфликс» выпустил документалку о Венеции?

– Да.

– КоКа, что за херня случилась? Что они натворили?

– Они все скрыли. То есть мы. Я согласилась сотрудничать и тоже виновата.

– Я тебе не верю. – От волнения Данте начал глотать слова, как в первые дни после пробуждения. – Ты бы никогда на такое не пошла.

– Тем не менее так и было. Хочешь знать полную историю или предпочитаешь, чтобы я пошла повесилась?

Данте закрыл глаза:

– Господи Исусе. Рассказывай. По порядку, пожалуйста.

Коломба села на свою кровать и сняла ботинки.

– После того как Лео пырнул меня ножом и похитил тебя из Дворца спорта, я потеряла сознание, а очнулась только через три дня в венецианской больнице. Я потеряла много крови и почти чокнулась. – Всякий раз, как действие морфина ослабевало, у нее в животе взрывалась граната. – Так чокнулась, что не замечала, что никто, кроме Сантини, меня не навещает. Он выслушивал мой бред, рассказывал, что происходит за стенами больницы, но в голове у меня ничего не удерживалось. Только через неделю я узнала, что никому еще не известно, что я присутствовала во Дворце спорта. Меня зарегистрировали под фальшивым именем и не сообщили даже моей матери.