Вообще-то Чирков часто хвастался. И ни капли не смущался. Ему было, чем похвастаться, опер он был лихой. А вот Эрих Берг никогда не хвастался, хотя Вася знал о нём немало геройского и кое-что видел сам. Он бы предпочёл пойти в засаду с Эрихом, и обрадовался, когда Колодей сказал, что за ним будет наблюдать Берг.

16. Четыре сбоку, ваших нет

С жирными в Ленинграде было туго. Неурожаи 1932 и 1933 годов привели в Торгсин бывших нэпманов и тех, кто ухитрился за двадцать тощих лет сберечь антиквариат и какое-никакое золотишко. Тем не менее, в городе было легче жить, чем в деревне. За два года не все разорились и не все обносились. Бедняцкой молодёжи с рабочей окраины, привыкшей к спартанским условиям, было чем поживиться в «городе», как тогда называли Левый берег Невы.

* * *

— Принёс?

— Ага.

— Покажи.

Встретились на трамвайном кольце возле Охтинского мыса. Захар привёл троих самых крепких из своей гоп-компании, самым старшим из которых был Штакет. Вася помнил их по знакомству в пивной. Им едва исполнилось восемнадцать. Белобрысого звали Ситный, у него были густые жёлтые волосы под носом, изображающие юношеские усы, и вьющаяся поросль на щеках, изображающая бакенбарды. Чернявый носил погоняло Дёма, и рука его казалась длинная, как нога, с кулаком взрослого мужика.

«Сущие дети, — подумал Панов. — Только сильные и опасные даже один на один».

Захар с умом выбирал подельников.

Толкались поодаль от домика диспетчера, в котором собирались вожатые и кондукторы попить чая и забить козла, пока трудящиеся дрогнут на остановке.

Оглянувшись, Вася отогнул полу тесного пиджака и неловко вытянул из-за ремня револьвер.

Наган Оспы, тоже весь в каких-то ямках и зарубках, с облезлым воронением, был под стать своему расстрелянному хозяину. Такое оружие табельным не бывает. В таком состоянии его просто списывают. Однако на гопника с Охты старый револьвер произвёл впечатление, как свежий сандвич на туземца Сандвичевых островов. Глаза его загорелись, чуть слюни не потекли. Захар схватил, как ребёнок игрушку, с восхищением повертел в руках.

— Ого, братва, — сказал он.

Вытянул руку, нацелив ствол в темноту. Надавил на спусковой крючок.

Ничего не произошло.

Револьвер был одинарного действия.

— Почему он не работает? — Захар крутил оружие так и сяк, разглядывал, чтобы обнаружить причину.

«Мартышка и очки», — подумал Вася.

— Курок взведи, — сказал Штакет.

«Грамотный, падла», — отметил опер Панов.

Захаров взвёл и спустил курок.

— Дай мне, — заторопился Штакет.

— И мне, — засуетились пацаны. — Дай помацать.

Холодок отчуждения сразу исчез. Взрослым детям принесли игрушку.

Револьвер пошёл по рукам.

«Вернётся ли?» — загрустил Вася.

Подошёл 23-й трамвай.

Наган быстро вернулся владельцу. Заспешили к остановке, на которой собрались редкие пассажиры.

Залезли в вагон, купили билеты. Заняли места в хвосте. Ехали чинно, как деловые люди.

Ведь ехали делать дела.

Трамвай катил вдоль Невы. Пацаны спокойно курили, Поглядывали на Васю с уважением, как на человека, которому сказочно повезло, и фарт поставлен ему в заслугу.

Когда трамвай, дрожа и дребезжа, проносил своё гнилое нутро мимо Крестов, нутро оживилось. Пацаны смотрели на высокую красную стену, протягивающуюся унылыми кирпичами мимо них на расстоянии плевка. Поднимали взгляд на желтеющие во многообещающих корпусах прямоугольники с решётками. Всматривались, и в глазах тюремный свет отражался огнём романтики.

«Конченные, — подумал Вася. — Никому вы на свободе не нужны. Поедете на кичман, раз стремитесь».

Он решил сегодня помочь стремящимся в их стремлении.

Трамвай доехал до Финляндского вокзала и с площади Ленина повернул на мост.

Когда вагон поднялся на разводной пролёт, пацаны прилипли к окнам. Вася и сам залюбовался. Огромная Нева по краям отблескивала золотыми лоскутами ряби от фонарей, а в центре несла черноту, словно там был не фарватер, а бездна.

Трамвай спустился на проспект Володарского. Весело дребезжа, будто приветствуя всей конструкцией, проехал мимо новенького монументального здания ОГПУ, получившего в народе название Большой Дом.

Окна Дома уютно светились. Там работали занятые важным делом люди, и так хотелось убежать к ним из вагона с юными уголовниками, катящими обделывать мутные делишки, что Вася вздохнул. Шпана поняла выражение чувств по-своему. На рожах возникли похабные улыбочки. И Вася открыто улыбнулся им в ответ, отчего ухмылочки потухли.

По другую сторону проспекта, на улице Шпалерной располагался дом предварительного заключения, где сидел сам Ленин. Словом, место было насиженное.

На улице Шпалерной