— Весла на воду! — скомандовал старшина первой статьи. — Табань!.. Навались!

Шлюпка набрала ход, скользя между громадами паровых и парусных кораблей. Их борта загораживали вид на Константинополь, но когда шлюпка вошла в промежуток между двумя фрегатами, урон, нанесенный бомбардировкой с русской эскадры, стал хорошо виден.

Западное побережье Босфора словно вымерло. Жители давно покинули эти районы, а военные власти перенесли линию обороны выше, к минаретам Айя-Софии. Маскальков не собирался брать турецкие укрепления в лоб, у него был немного иной план.

Туман над Босфором и впрямь висел неподвижно, словно застывшая вата, пропитанная запахом морской соли и пороха. Он обволакивал русскую эскадру, превращая изящные пароходофрегаты и громоздкие, по сравнению с ними парусники, в призрачные силуэты.

Маскальков стоял на капитанском мостике «Громовержца», чувствуя, как надраенная медь перил холодит ладони. Его пальцы судорожно сжимали не только подзорную трубу фирмы «Доллонд», но и смятый листок с последним письмом дочери — детские каракули под нарисованным солнцем казались сейчас особенно хрупкими.

— Готовы? — его голос прозвучал чуть громче плеска волн о борт корабля.

За спиной раздался характерный скрип сапог. Капитан Николаев, его верный «левый клинок», стоял по стойке «смирно», поправляя темляк на изогнутой кавказской шашке.

— Третий егерский в полном составе, ваше превосходительство. Ждут только приказа.

Маскальков медленно провел ладонью по лицу, ощущая щетину, пробивающуюся сквозь пороховую копоть. В трюмах в сейчас замерли пятьсот человек — лучшие из лучших, прошедшие ад Силистрии и Альмы. Они не знали, что идут не просто в бой — они шагают в историю.

— Пора.

Посыпались команды. По сходням десантники бегом покидали трюмы. Первые шлюпки коснулись воды с едва слышным плеском. Гребцы — в основном черноморские рыбаки, призванные по мобилизации — обернули весла мешковиной. Вода вспенивалась молочно-белыми кругами, растворяясь в предрассветной мгле.

— Тише, черти, тише… — прошипел боцман Семенов, рекрут с Урала с лицом, изборожденным оспой.

На берегу, у каменных укреплений Галатской башни, турецкие часовые дремали, прислонившись к старинным генуэзским стенам. Лишь один, молоденький рекрут в нелепо большой феске, нервно курил трубку, обжигая пальцы. Именно он, обладая молодым острым слухом, услышал команду на русском, которого не понимал:

— Первая цепь — вперед!

Но когда третья шлюпка уже подходила к деревянному причалу, из темноты раздался пронзительный лай. Цепной пес, привязанный у таможенного склада, рванул поводок.

— Черт возьми!

Выстрел снайпера с «Громовержца» срезал часового, но было поздно — в ночи зазвучали тревожные крики на турецком.

Маскальков шел в головном дозоре, ощущая, как сапоги вязнут в вековой грязи константинопольских переулков. Его группа — двадцать отборных бойцов — двигалась к телеграфной станции, установленному англичанами важнейшему узлу связи.

— Капитан Остервен, — полковник повернулся к австрийскому добровольцу, который не был согласен с политикой своего правительства и потому примкнул к русской армии, — ваши люди — к арсеналу. По сигналу ракеты.

Тот лишь кивнул, поправляя медальку, которую носил еще со времен службы в армии Габсбургов. Неожиданно из-за угла вывалилась пьяная тройка башибузуков. Один, с кривой ятаганной саблей наголо, сразу бросился вперед.

— Ваше прево…

Выстрел Елисея, молодого донского казака, прозвучал как хлопок пробки. Нападающий рухнул, сраженный пулей в переносицу. Маскальков благодарно кивнул и скомандовал:

— Не задерживаемся!

Тем временем капитан Николай Семенович Львов вел свою роту к угольным складам. Его люди, обливаясь потом, тащили бочонки с порохом, обмотанные бикфордовым шнуром.

— Левее, левее… — шептал он, прижимаясь к стене караван-сарая.

И тут из окон второго этажа брызнул пулеметный огонь. Это было что-то новенькое у турок. Видать, французы завезли свои митральезы системы Реффи!

— Ложись!

Но две пули уже нашли свою цель. Львов покачнулся, хватаясь за окровавленный живот.

— Капитан!

Елисей, тоже шедший в головном дозоре, бросился назад, но капитан уже оседал на колени, его пальцы судорожно сжимали медальон с портретом жены.

— Марфе… скажите…

Кровь хлынула горлом, заглушая последние слова.

Полковник, подоспевший на выстрелы, наклонился над телом. В его глазах вспыхнуло пламя застарелой ненависти русского воина к турецким подонкам.

— Они заплатят. За все.

И этот миг, со стороны Босфора заговорили пушки. Нахимов дал десанту спокойно высадится и только тогда приказал открыть огонь. Причем — не только по городу. Ну что ж, правильно. Чем больше огня и вызванного им хаоса, тем сильнее будет паника у противника. И теперь турки действительно заплатят за все.