Сглотнув, пацан заплакал и покачал головой.

– Ребенка увести в телегу, напоить чаем, потом разберемся, – велел я.

Казаки выполнили приказ.

– Слишком я строг был к сыну моему, – вздохнул щеголь. – Да только как лучше хотел, чтобы человеком вырос, а не голытьбой…

Повинуясь моему жесту, казак прервал акт юродства ударом под дых.

– Пойдемте, посмотрим, – махнул я рукой и пошел в дом.

Пентаграммы, столы для спиритизма, рукописи на непонятном языке, перевернутые кресты на стенах – улик оказалось предостаточно. В кабинете хозяина, в столе, нашелся журнал учета гостей, восемь тысяч рублей наличностью, запас морфия и некоторые драгоценности – это мы забрали с собой, часть пойдет на компенсации пострадавшим и премии казакам, и вернулись во двор.

– Говори, к кому обращался за наймом охраны, – велел я щеголю. – А ты, надо полагать, белошвейка?

Эвфемизм.

– Я по любви! – гордо ответила она.

– Увести в околоток, оформить занятие проституцией в обход законов, – не проникся я аргументом.

Дама покинула сцену.

– Рассказывай, мракобес, к кому обращался за охраной и где этого деятеля можно найти, – повторил я хозяину дома.

– Темно было, лица не видел, – отвел он глаза. – А настоящее имя кто скажет?

– Сломай ему мизинец, – велел я казаку.

Неприятный хруст сменился не менее неприятным воплем, и мы с мужиками перекрестились. Дьяки тихонько затянули молитву. Сердобольный у нас народ все же.

– Я жду.

– Смилуйтесь, Ваше Императорское Высочество! Они же меня удавят! – взмолилась жертва пыток.

Неприятно и очень негуманно, но если его отправить в околоток для нормальных допросов, инфа успеет разойтись, а банда – залечь на дно.

– Второй мизинец, – велел я.

Пара неприятных минут, и мы получили адрес и имя посредника.

– В околоток, – ткнул я пальцем в хозяина дома. – На каторгу пожизненно, в обвинении – организация банды с целью убийства полицейского, нападение на служителей Русской Православной Церкви, незаконный оборот опиума, организация незаконной проституции, рабовладение.

Оценив букет, околоточный уважительно присвистнул.

– Поехали до посредника, лиходеев по пути допросом, – велел я Конвою и полицейским.

Интересная будет ночка.

Утром меня разбудила лично Дагмара – она вполне согласованно прибыла в Зимний, дабы организовать большой прием, на котором мы официально объявим, что Императорские полномочия потихоньку передаются мне.

– Зачем ты в эту грязь полез?! – возмущенно спросила она.

Похлопав невыспавшимися глазами, я покосился на часы – почти одиннадцать, три с половиной часа сна как-то маловато, учитывая прием, который затянется за полночь – и повернулся на бок, натянув одеяло на голову с бессмертным:

– Еще пару часиков, мама.

Фыркнув, Императрица ушла, дав мне спокойно досмотреть дивный сон о том, как я верхом на слоне гоняю по Петербургу криминальные элементы, не забывая указывать пальцем на особо злобных, коих слону надлежит прикладывать зажатой в хоботе, раскрашенной под хохлому, дубиной.

Покосившись на почту – потом разберу – я пошел в столовую. Минусы нынешнего, медленного мира давно мне ясны – чтобы получить эффект, нужно с полгодика бегать сломя голову и фонтанировать проектами, а потом несколько томительных лет держать руку на пульсе. Большевики не зря планировали развитие страны «пятилетками» – по моим прикидкам, где-то к 1896 году я как раз и получу гигантский прирост по всем направлениям. Безусловно, что-то проявит себя раньше – например, прииски, золото с которых потихоньку поступает уже сейчас или патентные отчисления от Сибирия, будущего пенициллина и прочего. Что-то – наоборот, «выстрелит» с задержкой, но этим можно в глобальном планировании пренебречь. Когда «первая очередь» модернизации завершится, придется попахать еще с полгодика, дабы направить полученное в нужное русло – подготовку к большой европейской войне. Ну а в промежутке буду развлекаться чистками, созданием и упорядочиванием направленных на поддержание общественного порядка структур и идеологической накачкой населения, подкрепленного вполне ощутимым экономическим, культурным и прочим ростом.

Из плюсов «медленного мира» можно выделить как раз почту – если я забью на нее на пару-тройку дней, миру по большому счету будет все равно. Но я не забью – выявить тревожный или наоборот – перспективный – «звоночек» и быстро, как это было принято в моей прошлой реальности, среагировать на него может быть полезно.

Появившись в столовой, я ухмыльнулся сидящей на диванчике в ожидании меня Дагмаре, натянул на лицо пафосно-надменное выражение и заявил:

– Этот город боится меня.

– Что? – опешила Дагмара.

Я пошел на нее, придав голосу грозные нотки:

– Я видел его истинное лицо. Улицы, – указал на окно. – Продолжения сточных канав, а канавы заполнены кровью, – остановился перед удивленно взирающей на меня Императрицей. – И, когда стоки будут окончательно забиты, вся эта мразь начнет тонуть! Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится до пояса, все шлюхи и политиканы посмотрят наверх и возопят: «Спаси нас!», – склонился к лицу мамы и закончил монолог. – А я прошепчу: «Нет».

Заржав, протянул руку. Дагмара фыркнула: