Генри отступил, но не сдался. Между тем определенный эффект уже был достигнут, потому что палата разделилась. Молодые люди отстояли свою точку зрения в четырех резолюциях и успешно протолкнули пятую. Однако в «Журнале» палаты о ней нет ни слова, и установить ее точное содержание вряд ли удастся. Возможно, она звучала примерно так (текст взят из бумаг Генри):

Несколько колониальных газет напечатали эту резолюцию, сообщив читателям, что она была принята. Newport Mercury напечатала не только ее, но также шестую (или седьмую) резолюцию:

Newport Mercury, однако, опустила третью резолюцию, вошедшую в журнал палаты. Maryland Gazette напечатала все семь, а большинство других газет приводили тексты шести или семи [129] . Последняя резолюция (шестая в Mercury и седьмая в Maryland Gazette) звучала наиболее грозно и вызвала споры в палате. Французский путешественник настолько заинтересовался происходящим, что записал общий смысл последней резолюции:

Даже отважные фанатики, остававшиеся в Вильямсбурге в конце мая, не хотели связываться с чем-то настолько опасным, но первые четыре резолюции, без сомнения, отражали преобладающее мнение делегатов, хотя их и смущала инициативность таких молодых людей, как Патрик Генри.

Эти последние дни мая обнажили поколенческий раскол в палате, хотя он не был глубоким, а других значительных разногласий в этом органе не наблюдалось. Конечно, имели место различия политические и общественные, однако они не проникли в официальные институты. Разумеется, эти способствующие расколу интересы появились вовсе не в палате горожан. Кстати, там, как и вообще в правительстве и политике Виргинии, доминировал интерес табачных плантаторов — жестких производителей, владевших землей и рабами и поставлявших главный продукт колонии в Англию и на европейский континент. Если палата была едина, то же самое можно сказать и о колонии в целом, потому что эти люди определяли весь курс ее жизни. В колонии существовали разные группы интересов (например, диссентеры на западе, баптисты, пресвитерианцы и методисты), но эти радикалы духа еще не пробились в руководящие ряды.

Каждая газета, писавшая о событиях в Виргинии, представляла их еще более вызывающими, чем они были на самом деле. Палата представителей приняла четыре резолюции; в Мэриленде напечатали шесть, а в Род-Айленде — семь. А истории, которые пересказывались в частных письмах и обсуждались в тавернах, в приходах, на городских собраниях и в залах суда, вносили все новые и новые искажения. В них неизменно упоминалась бравада Генри, но не его отступление.

Поскольку в Виргинии были сделаны официальные шаги, повсюду нарастало давление, подталкивавшее людей к аналогичным действиям. До конца 1765 года нижние палаты восьми других колоний одобрили резолюции, денонсирующие Акт о гербовом сборе и отказывающие парламенту в праве облагать налогами американские колонии. А в октябре состоялся конгресс против Акта о гербовом сборе, собравший представителей девяти колоний, в ходе которого были приняты аналогичные декларации колониальных прав [131] .

Эти заявления отличались ясностью и убедительностью, из чего можно сделать вывод, что в их отношении легко удавалось достичь полного согласия. Вообще почти в каждом случае такая реакция на Акт о гербовом сборе позволяла приобрести политическое преимущество в долговременной борьбе. Там, где локальные противоречия были достаточно глубокими и острыми, акт еще больше усиливал конфликт.

Ни один из этих законодательных органов не принял резолюции до осени 1765 года. Большинство из них завершили весенние сессии к тому времени, как появились виргинские резолюции, и ни один из них не смог собраться с силами проявить столь же мощную инициативу. Пример Виргинии, а также летнее общественное оживление помогли им начать активные действия осенью. К началу 1766 года политика большинства колоний уже существенно отличалась от той, что была характерна для них в марте 1765 года, когда принимался Акт о гербовом сборе.

Массачусетс (где начались акты насилия и политика сильно трансформировалась) может служить поучительным примером политического противостояния, которое сначала сдерживало протест, а затем (когда он вспыхнул) усугубило конфликт. Действительно, давняя политическая вражда способствовала как минимум одному проявлению необузданного насилия — нападению на дом Томаса Хатчинсона — и общей неприязни к стремлению парламента вводить налоги на колонии. Дело в том, что эти политические разногласия в провинциях давали противникам налогообложения возможность запятнать своих врагов обвинениями едва ли не в измене Америке. Однако поначалу (весной 1765 года) политические раздоры и странный состав альянсов в Массачусетсе вызывали только паралич [132] .

Самый серьезный политический раскол в Массачусетсе в 1765 году был связан с начавшимся ранее, еще в 1757 году, противостоянием между Джеймсом Отисом и Томасом Хатчинсоном. Слово «противостояние» для описания конфликта между Отисом и Хатчинсоном, пожалуй, слишком мягкое; они по-настоящему враждовали. Как это до сих пор нередко случается в политике, яблоком раздора послужил политический пост: сначала кресло в губернаторском совете, которого жаждал Джеймс Отис из Барнстейбла, а затем должность верховного судьи, о которой мечтали они оба. Отис надеялся, что в 1757 году палата изберет его в совет, а когда этого не случилось, он обвинил Томаса Хатчинсона. Эти двое и раньше оказывались противниками, например, когда проводились выборы в совет: Отис поддерживал действующего губернатора Томаса Паунолла, который опасался, что Хатчинсон претендует на его место [133] .