Дзержинский — Феликс Эдмундович Алексею понравился, прежде всего своей какой-то своей простой и интеллигентной обаятельностью. Его можно было принять за учителя или бухгалтера, да за кого угодно, но никак не за руководителя всесильной и зловещей службы.

На глаза Лексе вдруг попался аккордеон на стуле в углу. Фирмы «HARMONA», большой, слегка потертый и поцарапанный, но еще красивый, с блестящими накладками и перламутровыми клавишами. Он всегда лежал в методкабинете, но откуда и для чего он взялся в школе никто не знал.

Непонятно с какой стати руки сами потянулись к инструменту. Играть на аккордеоне, добровольно принудительно, Лешку научили еще в детском доме, но вспомнил об этом Алексей только сейчас.

Но только Лекса взял аккордеон, как совсем неподалеку хлестнуло три подряд револьверных выстрела…

Глава 4

Стреляли в учебной аудитории, расположенной напротив методического кабинета…

В той аудитории, где Слащев читал лекцию по тактике советским командирам высшего ранга…

С комиссией прибыла охрана, несколько человек в штатском, бестолково крутившихся вокруг своих подопечных, но они уже уехали, а военные остались совсем без прикрытия…

Безоружный дневальный в учебном корпусе мог задержать вероятных злоумышленников разве что теоретически…

Все это пронеслось в голове Лексы за доли секунды. В следующее мгновение Лешка уже выхватил Кольт из кобуры, загнал патрон в патронник и ринулся к аудитории.

Пинок, дверь с треском вылетает внутрь. Лекса нырнул, ушел вправо, понизил силуэт и зашарил стволом по аудитории, ища потенциального киллера.

Картинка выходила весьма занимательная, но совсем непонятная. Бледный как труп, но абсолютно спокойный Слащев стоял за кафедрой, на одном из учебных плакатов, прямо за его спиной, четко угадывались три пулевые пробоины, сильно пахло порохом, а все остальные ошалело переводили взгляды с преподавателя на Лешку и обратно.

Все кроме Буденного.

В этот самый момент, Семен Михайлович, со смущенной и растерянной мордой, неловко заталкивал свой наган в кобуру.

Лекса слегка охренел. По совокупности признаков выходило, что в Слащева стрелял именно Буденный.

В аудитории повисла мертвая тишина и первый ее нарушил Слащев.

— Гм… — громко кашлянул он. — Алексей Алексеевич, право слово, нет нужды ломать двери и отрабатывать на нас ваши кунштюки. Мы тут, э-ээ… — он запнулся. — Упражняемся в стрельбе…

Буденный энергично кивнул и показал Лешке рукой на дверь: мол, да, упражняемся, вали отсюда и поскорее.

Лекса охренел еще больше, быстро спрятал в кобуру пистолет, виновато развел руками и свалил к себе.

Что случилось, он так и не понял. И только в кабинете, до него потихоньку начал доходить смысл произошедшего.

Слащев читал лекцию красным командирам. В сие действо изначально был заложен элемент крайне язвительной насмешки, потому что бывший белогвардеец Слащев был как раз проигравшей стороной, а командармы и прочие присутствующие — выигравшей. Именно он, в свое время, попортил красным очень много крови. А дальше, скорее всего, по своему обычаю, Слащев проехался насчет профпригодности элиты Красной армии, что очень любил делать к месту и без места. И в ответ тут же получил, что тоже неудивительно. Потому что сам факт благополучного пребыванияв этой жизни Слащева являлся очень большой милостью со стороны властей. Если бы не Дзержинский, его бы давно уже шлепнули и очень быстро забыли.

Пристрелили бы и сейчас, за излишнее злословие, но опять помиловали. Судя по кучным пробоинам в плакате, практически пуля в пулю, Буденный стрелять умел, а значит, изначально целился так, чтобы только напугать.

— Чтоб вас кобыла облизала, гребаные мудаки… — беззлобно ругнулся Алексей и взял аккордеон. Пробежался по клавишам пальцами, взял несколько аккордов, а потом, совершенно неожиданно для себя запел:

— Ой да на речке оно было,

Е-е-е, братцы, на речке Камышинке,

Ой да на Камышинке.

Вот и там жили толечко они,

Они люди вольные,

Вот и собирались во единый круг.

Во кругу они думу думали:

Кому толечко из нас атаманом быть.

Ай да казаку, только Ермаку,

Братцы, сыну Тимофееву…

Пропел и сразу замолчал, потому что испугался, только сейчас осознав, какой шикарный голос достался ему вместе с телом настоящего Лексы Турчина. Получилось глубоко и пронзительно, да так, что тронуло за душу самого Алексея.