Митяй же с Пахомом занялись установкой двух небольших шатров — один был у Захара, один же у Фомы. Сноровисто вбивали колышки, натягивали холстину, укрепляли опоры.

— Егор Андреич, — слегка с заминкой обратился ко мне Захар, когда костёр уже весело потрескивал, — мы вам с Марией малый шатер поставили, а мы, мужики, в большом будем.

Я кивнул, соглашаясь. Мы с Машкой заняли шатёр поменьше, а мужики тот, что побольше. Они и дежурство сразу распределили — кто первый ночью стережёт, кто второй, а кто под утро.

— Я первым буду, — вызвался Никифор. — А там Пахома разбужу.

— А я последним, — решил Захар. — Под утро самый сон крепкий, а мне не привыкать рано вставать.

Стемнело быстро, как обычно бывает в лесу. Но костёр давал достаточно света и тепла, чтобы было комфортно. Перед сном все собрались вокруг огня, глядя на пляшущие языки пламени. Машкина похлёбка оказалась на диво хороша — наваристая, с кусками мяса, пахнущая укропом и ещё какими-то травами, которые она добавляла по своему разумению.

— А что, барин, — обратился ко мне Фома, вытирая усы после еды, — как думаете, с продажей досок всё гладко пройдёт?

Я задумчиво поворошил угли палкой:

— Должно пройти. Доски у нас хорошие, качественные. А что, есть сомнения?

Фома покачал головой:

— Да нет, просто… Тот купец, что меня расспрашивал, он ведь не просто так интересовался. Может, конкуренцию нам составить хочет.

— Пусть попробует, — хмыкнул Захар. — Наши доски всё равно лучше будут.

— Вот-вот, — кивнул я. — Так что не переживай, Фома. Наш товар своё место найдёт.

Разговор перешёл на городские цены, на то, что ещё нужно закупить в городе помимо уже запланированного, на новости, которые Фома слышал от других купцов. Ночь становилась всё глубже, звёзды ярче, а голоса тише — усталость брала своё.

— Ну что, — сказал наконец Захар, поднимаясь, — пора и на покой. Завтра рано вставать, путь неблизкий.

Все стали расходиться по шатрам. Я задержался ещё на минуту у костра, глядя на огонь и размышляя о предстоящей поездке. В городе нужно будет не только продать доски и закупить необходимое, но и разведать обстановку, узнать новости, а может, и завести полезные знакомства.

— Егорушка, идём, — позвала Машка из шатра. — Ночь уже.

Я встал и направился к нашему временному пристанищу. Завтра предстоял долгий день, и нужно было хорошо отдохнуть.

— Никифор, — смотри внимательно. Место хоть и проверенное, но мало ли кто по ночам шастает.

— Не сомневайтесь, барин, — серьёзно кивнул тот. — Глаз не сомкну.

С этим я и отправился спать, забираясь в шатёр, где уже ждала Машка, расстелившая наши постели. Сквозь щель в пологе виднелось звёздное небо и оранжевые отблески костра. Последнее, что я услышал перед тем, как заснуть, был тихий голос Никифора, напевающего какую-то старую казачью песню, да стрекот ночных кузнечиков в траве.

Утро встретило нас мягким, розоватым светом, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Лагерь наш, разбитый накануне вечером на опушке леса, неподалеку от дороги на Тулу, уже вовсю гудел — мужики собирали пожитки, Машка хлопотала у костра, готовя завтрак.

Я вышел из шатра, потягиваясь и разминая затёкшие от ночи на жёстком ложе мышцы, когда приметил рыжую гостью. На самом краю лагеря, осторожно принюхиваясь и поводя острыми ушами, сидела лиса. Её янтарные глаза внимательно следили за движениями людей, а пышный хвост нервно подрагивал.

— Глядите-ка, — хмыкнул Захар, заметив зверька, — хитрая морда пожаловала. Еду выпрашивает, не иначе.

Лиса, словно понимая человеческую речь, склонила голову набок и тихонько тявкнула.

— Какая красавица, — восхитилась Машка, осторожно подходя ближе. — Гляди, Егорушка, как шерсть-то горит на солнце!

И вправду, рыжий мех лисицы в утренних лучах казался почти огненным, особенно на кончике пушистого хвоста.

Захар, прищурившись, снял с пояса нож:

— А что, может, подбить её? Из хвоста добрый воротник выйдет, а Марье на зиму шапка будет.

Машка тут же всплеснула руками:

— Что ты, Захар! Не надо! Смотри, какая она красивая! И не боится ведь нас совсем, словно с добром пришла.

Лиса, будто понимая, что решается её судьба, села прямо, обернув лапы пушистым хвостом, и уставилась на нас с таким достоинством, что даже я невольно залюбовался.

— Ладно, — махнул я рукой, — пусть живёт. Бросьте ей кусок от завтрака, и в путь. Нам ещё до Тулы добираться.

Машка просияла и тут же отломила от своей краюхи хлеба кусок, смоченный в мясном соке. Осторожно приблизившись, она положила угощение на землю и отступила. Лиса выждала немного, затем стремительным движением схватила подношение и отбежала в сторону, где с аппетитом принялась за еду.