— Читать выучился и считать, государь, — ответил тот, сверля меня взглядом.

— Пора пришла узнать, для чего ты здесь, — сказал я ему, и Калхас сделал стойку не хуже охотничьей собаки. Данный вопрос его давно мучил, а я все делал загадочный вид, изучая этого странного мужика. Он и впрямь неуживчив и склочен, но только там, где видел какую-то несправедливость. Бывают такие люди, любящие искать правду даже тогда, когда их об этом не просят. Вот он как раз из таких. Мужиком Калхас оказался на редкость порядочным и справедливым, а что характер до крайности неприятный, ну, так я ему не жена. У него, кстати, семьи нет. Жена его когда-то давно в родах умерла, а новой он так и не взял.

— Ты видел тот свод обычаев и законов, что Филон собрал? — спросил я его.

— Видел, государь, — оживился Калхас. — Я бы добавил кое-что. В наших землях, к примеру, блудных жен камнями не бьют. Это личным делом мужа считается. А вот вора, в доме пойманного, хозяин невозбранно убить может.

— Должность твоя будет называться «Око государево», — сказал я ему. — Судья, несущий мою справедливость дальним землям. Защитник обиженных, вдов и сирот. Защитник тех, кого незаконно в рабство обратили, или у кого имущество отняли. Оку государеву любой сможет жалобу принести, невзирая на то, сколько у него коров и земли.

— Хорош я буду судья, — расстроенно хмыкнул Калхас, когда осознал масштаб задачи. — Плешивый, как колено, и глаза нет. Да у любого раба волос на голове больше. Люди считают, что боги наделяют красотой сообразно тому, что у человека в душе. Смеяться будут над таким вельможей, господин.

— А это решаемо, — ответил я. — Голову ты бритвой выскоблишь и станешь на египетского жреца похож. А глаз… Вот, смотри!

Я встал, подошел к столику, на который было наброшено полотно, и откинул ткань. Бронзовый шлем с витыми бараньими рогами и маской демона, почти полностью закрывающей лицо, до верхней губы. Так ничто не помешает говорить. На месте правого глаза — отполированная стеклянная линза, придающая маске совершенно потусторонний вид. И все это, включая рога, покрыто слоем позолоты. Жутковатая штуковина получилась, откровенно говоря. Одна служанка из юных даже оконфузилась, когда меня в таком виде узрела. В общем, если требуется произвести впечатление на неграмотное податное население — это именно то, что нужно. Коллективные обмороки и потоки правдивых показаний обеспечены. Особенно когда пустим слух, что через хрустальный глаз на подсудимого смотрит сам бог.

— Ну, как тебе? — спросил его я, надев на голову это чудо промышленной кооперации. — Только не говори, что плохо. Ты даже не представляешь, сколько мастеров над ним трудилось, и сколько я за него отдал серебра.

— Это что… мне? — неверяще смотрел на меня Калхас. — Я в таком буду твою волю нести, царь? Да я… да…

— Примерь, — снял я шлем и протянул отполированное до блеска бронзовое зеркало, на время конфискованное у жены. Ей оно пока ни к чему.

Калхас трясущимися руками нацепил шлем на шишковатую башку, украшенную десятком волосинок, и уставился в зеркало.

— Они все обделаются, государь, — с чувством глубочайшего удовлетворения произнес он через несколько минут.

Долго же он возился. Морской бог свидетель, моя жена с примеркой нового платья справляется намного быстрее.

— А нам только того и надо, — уверил я его. — Так что, принимаешь мою службу?

— Принимаю, государь, — торжественно ответил Калхас. — И клянусь, что службу твою буду править честно и справедливо. Ничто от моих глаз не укроется.

— Пока будешь один, — сказал я ему. — Потом понадобятся помощники.

— Из знати взять некого, — скривился Калхас, который всех учеников школы помнил поименно.

— Так возьмем не из знати, — пожал я плечами. — И всегда будем брать не из знати. Из самых бедных возьмем. Из тех, кто не предаст того, кто его накормит. И унаследовать эту службу будет нельзя. Только получить как награду за праведную жизнь.

— Я вина выпью, государь, — дрогнувшим голосом сказал Калхас и плеснул себе кубок. — Нехорошо мне что-то. Небывалое дело ты затеял. Благородные на дыбы встанут. Чтобы какой-то босяк эвпатрида с множеством знатных предков судил! Да от начала веков не бывало такого.

— Эвпатридов, скорее всего, сам буду судить, — тут мне пришлось урезать осетра. — Только сначала определим, что такое знать. Сколько у нее должно быть земли и скота, чтобы она знатью называлась. А то всякая горластая шваль будет себя потомком бога Посейдона объявлять. А у меня на них всех просто времени нет.

— Это дело, государь, — весело оскалился Калхас. — Надо каждую семью записать, и их имена в камне высечь. Тогда никто себя благородным не объявит.

— Так и поступим, — кивнул я. — На столбе высечем у храма Посейдона. Столбовые будут, хм… Ты уходишь сразу же, как только море откроется. Для начала Милос, Парос и Наксос возьмешь. Получишь жезл, знак своей власти, а басилеев и архонтов я предупрежу.

— На Милосе великая госпожа, царица Гекуба живет, — прозрачно намекнул Калхас. — Как там быть?

— Как везде, — жестко предупредил его я. — Она не хозяйка там. Она в гостях. Ей тот остров в кормление дали, но размер подати определен мной. И изменить его никто не может. Даже царица.

— Понял, — проглотил тугой комок Калхас. — Все исполню, государь. Только вот что делать, если в писаном законе не будет того, что мне судить придется?

— Тогда сердце свое слушай, — развел я руками. — Судья руководствуется не только буквой закона, но и его духом. Я потому-то именно тебя на эту службу избрал. Только когда решение вынесешь, запиши его. Мы обсудим и подумаем, добавить его в новый закон или нет.