Вот только есть одно «но». Очень может быть, что у Дэвида уже есть девушка. И в этом случае мои дурацкие намёки могут поставить под угрозу нашу совместную работу. А мне бы этого не хотелось. Мне нравится работать с ним. Пусть он неразговорчивый, рядом с ним мне всё равно комфортно. Я чувствую себя в безопасности. Профессор не отчитывает на меня, даже если я допускаю ошибки. А ещё в столовой, он всегда садится напротив, если видит, что я обедаю одна. Благодаря ему я не ощущаю себя совсем уж одинокой. Наверное, я бы даже могла влюбиться в него, если бы была уверена, что это не обернётся для меня катастрофой.

Тяжело вздыхаю и подаю следующий образец. Остаток дня проходит в молчании. Я боюсь лишний раз открыть рот, чтобы не ляпнуть ещё какую-нибудь глупость. Не хочу выглядеть в глазах Дэвида ещё большей дурой.

Возвращаясь в свою каюту-комнату, я задерживаюсь у иллюминатора в коридоре. С благоговением гляжу на кругляш красной планеты за толстым стеклом. Она немного напоминает баскетбольный мяч. А вокруг неё — россыпь звёзд и иных небесных тел. И от наблюдения за ними с такого ракурса захватывает дух. Я никогда не думала, что однажды буду исследовать другие планеты. В своём университете я изучала биологию и экотоксикологию. Но в момент, когда мне предложили отправиться в эту экспедицию, я поняла, что едва ли будет что-то важнее в моей жизни, чем эта работа. И я ни о чём не жалею, даже если мне всю жизнь предстоит провести в одиночестве.

Перед тем как уснуть, я вспоминаю наш с Дэвидом разговор. От стыда зарываюсь лицом в подушку. И дёрнул меня чёрт заговорить о своих хотелках. Закусываю губу с досадой, а после вспоминаю этот его взгляд, пронизывающий насквозь. Не могу ничего поделать с собой — чувствую напряжение внизу живота. Знаю, что не прощу себя, если буду думать о своём непогрешимом руководителе в момент самоудовлетворения, а потому переключаюсь на отстранённые сексуальные фантазии. Как-то сама собой в голову приходит мысль о сексе с невидимым партнёром, как в каком-нибудь фильме «Невидимка» или ему подобных. И пусть там приставания выглядели скорее, как нечто плохое, я воображаю что-то на грани допустимого. Когда секс происходит внезапно, но я оказываюсь не против. И я не вижу партнёра, но полностью нахожусь в его власти. И он груб, но при этом не причиняет мне вреда…

Я запускаю руку в трусики и касаюсь себя. Больше… Мне нужно ещё. Да, вот так!

Я кончаю, содрогаюсь всем телом. У меня даже уши закладывает на какое-то время. По пути в ванную усмехаюсь сама над собой: «Человек-невидимка? Это же надо было придумать!»

— «Человек-невидимка»? — переспрашивает профессор. — Нет, я с этим фильмом не знаком. А что?

Я прикусываю язык. И зачем я заговорила на эту тему? Будто в прошлый раз мне кринжа не хватило.

— Да так, просто любопытно стало. Что вы думаете о подобных сюжетах? — продолжаю неуверенно. Раз уж начала, то надо договаривать.

— Хм, трудно сказать, — отвечает он, возводя глаза к потолку. — Определённо способность быть невидимым развязывает руки для определённых действий. Порой не совсем законных.

«Например, подглядывать за кем-то или даже прикасаться», — думаю я про себя. А вслух говорю: — Не зря же это одна из самых популярных сексуальных фантазий.

Снова краснею и отвожу взгляд. Нет, со мной точно что-то не так, раз я продолжаю провоцировать неловкие ситуации.

— И вправду такая популярная? — с сомнением спрашивает Дэвид. Его серьёзное выражение только усугубляет всё.

— Ну да, — отвечаю я. — Наряду с похищением, пленением или каким-нибудь застреванием в стене.

Он задумывается на пару секунд, а затем кивает.

— Я понял. Всё дело в передаче контроля над ситуацией, — произносит тоном эксперта. Я почти чувствую облегчение. Но тогда он вдруг добавляет: — Но откуда ты знаешь, что они так популярны?

На меня будто ведро ледяной воды выливают. Хочется провалиться сквозь землю. Хорошо, что я, по крайней мере, не созналась, что сама о таком фантазирую. Ладно, надо успокоиться. Всё в порядке. Мой профессор не из тех, кто будет додумывать что-то, не имея на это оснований.

— Да так, прочитала где-то, — улыбаюсь я. — Для лучшего понимания людской психологии.

— Что ж, наверное, это мудро, — вздыхает Дэвид. И может, мне кажется, но в его взгляде появляется уныние, которое вскоре сменяется привычной строгостью. — Что-то мы заболтались на посторонние темы. Пора бы уже вернуться к наблюдениям. Я вчера ввёл группе семнадцать новый образец химиката. Не могла бы ты занести в журнал данные об их состоянии?

— Да, конечно! — отвечаю я с готовностью.

Отчасти мне становится легче, что Дэвид пресёк мою попытку обсудить опасную тему. Но также я чувствую внутри какую-то неудовлетворённость. Видимо, всё дело в его скупой реакции. Если бы он поддержал меня или, напротив, смутился и возмутился, то мне определённо было бы легче. А так я, будто нахожусь в вакууме, не соприкасаясь ни с другими людьми, ни с их эмоциями. Это тяжело выносить, особенно когда понимаешь, что вернёшься на Землю нескоро. К тому же тут, в космосе, время течёт не так, как дома. Вероятно, когда мы вернёмся (если вообще вернёмся) там всё сильно поменяется. Близкие станут чужими. Прежних знакомых мест будет не узнать. И мне заново придётся привыкать ко всему, учиться взаимодействовать с людьми, строить отношения…

— Лика, не отвлекайся, — произносит профессор мягко, но настойчиво. На миг наши взгляды встречаются, но я снова отвожу глаза.

— Так, группа семнадцать… — предпринимаю попытку сосредоточиться на своём задании, однако внезапно снова оказываюсь растеряна. — Профессор Джонсон, вы переместили группу семнадцать в другую клетку?

— Нет, — отвечает он напряжённо. — С чего вдруг такие предположения?

— С того, что клетка семнадцатой группы пуста, — отвечаю я, глядя сквозь прозрачное композитное стекло на оставшиеся от мышей кусочки линялой шерсти и экскременты.