<p> Леди Эвелин, дочь опального герцога, привыкла полагаться только на себя. Когда ее лучшая подруга исчезает, она начинает расследование, которое приводит её в мир опасных тайн и интриг.</p> <p> Ее невольным союзником становится граф Ричард Беркли — человек с мрачным прошлым, и холодным сердцем. Они не могут терпеть друг друга, но обстоятельства заставляют их работать вместе, особенно после того, как граф спасает Эвелин жизнь.</p> <p> Что начиналось как поиски подруги, быстро превращается в смертельно опасную игру.</p> <p> Сможет ли их союз устоять под натиском тайн прошлого и угроз настоящего, или они разрушат друг друга прежде, чем раскроют правду?</p>
Глава 1
— У вас нет чести, милорд!
На моих щеках пламенел румянец, и я тяжело дышала, пока прожигала взглядом спесивого и убийственно спокойного графа Беркли.
Смотреть на него было неприятно. Хотелось вцепиться в красивое, холеное лицо и стереть надменную усмешку, в которой изогнулись его губы.
— Леди Эвелин, — произнес он скучающим голосом, словно я была ничтожной мошкой под его ботинком, — подите вон.
Кровь отлила от щек, и лицо побледнело. Злость и возмущение душили меня, не позволяя вдохнуть.
Я была в отчаянии. Я смотрела на человека — единственного человека, который мог мне помочь.
Но он мне отказал.
Даже не выслушал толком.
Отказал скучающим, равнодушным голосом.
Моя давняя подруга пропала неделю назад, с тех пор ее никто не видел. Ее несчастная мать подозревала, что Джеральдин похитили или — много хуже — убили. Жандармам не было дела до исчезновения какой-то гувернантки: их в городе сотни.
«Сбежала с парнишкой, — так сказали ее матери. — Живот нагуляет и вернется с позором».
На королевский розыск не оставалось никакой надежды, и я бросилась за помощью к графу Беркли, который занимался частным сыском — и весьма успешно.
Я была готова умолять его, просить, терпеть насмешки и оскорбления — к ним я давно привыкла.
Ведь я, дочь опального герцога, казненного за государственную измену, слышала в своей жизни и не такое.
Но граф Беркли оказался... равнодушен. И эту стену не смогли бы пробить ни мои мольбы, ни горькие просьбы, ни даже слезы.
— Я напрасно пришла к вам, — резко втянув воздух носом, сказала я так холодно, как могла.
Сузив глаза, презрительно на него посмотрела. Но ему, небрежно прислонившемуся бедром к столешнице и скрестившему на груди руки, было плевать.
Глупо было надеяться. Его репутация бежала впереди него. Наверное, со мной случилось затмение, раз я подумала, что граф Беркли не окажется глух к чужим страданиям.
— Напрасно надеялась, что вы поможете — хотя бы потому, что знаете, каково это... — очередной спазм сдавил горло, и я замолчала, не договорив.
Нет смысла распинаться перед этим человеком. Он не поймет; лишь высмеет.
Но, кажется, мои слава задели его за живое. Граф Беркли порывисто шагнул ко мне и схватил за руку, сжав запястье до боли.
— Каковочто?.. — переспросил бархатным голосом на грани шипения.
Я заглянула в его потемневшие глаза: и впрямь сильно его задела.
Он был в бешенстве.
— Каково быть незаметным, маленьким человечишком, на которого всем наплевать, — я выпрямилась и вскинула подбородок. — Но вы стерли эту часть своей жизни из памяти, не так ли? С тех пор, как получили графский титул.
На его скулах напряглись жилы. Он заскрежетал зубами и впился в меня диким взглядом. Чуть повел головой, смиряя крутой нрав.
— Подите прочь, миледи, — повторил глубоким, хрипловатым голосом и отпустил мою руку.
Повернулся спиной и подошел к окну напротив письменного стола, и замер подле него, перестав обращать на меня внимание. Я посмотрела на его напряженные плечи и шею и прикусила губу.
Плевать.
Выгнал меня — ну и плевать.
Я разыщу Джеральдин сама.
Дом встретил меня привычной тишиной. Я сама открыла дверь и сняла накидку и перчатки. Мы не держали ни дворецкого, ни лакеев. Из прислуги — только старая кухарка и одна горничная. На ней настоял дедушка, который меня воспитал.
Меня называли «миледи», и я была дочерью герцога, но земли и наследственный замок были конфискованы в пользу Короны после того, как отца признали виновным в государственной измене и казнили.
А отцовский титул вымарали изо всех книг и предали забвению.
У меня не было ни земель, ни средств, ни наследства. Лишь одно жалкое слово —леди— больше похожее на насмешку. Но я куталась в него, как в броню столько, сколько себя помнила.
— Тебя зовут леди Эвелин, — говорил мне дедушка, отец матери. — Не позволяй никому об этом забывать.
Легко лишь на словах.
Мало уважения найдется к дочери изменника. В день казни отца на мне появилось невидимое клеймо, которое не смыть до самой смерти.
— Эвелин? — услышав мои шаги, дедушка покинул кабинет и вышел в коридор.
Мы жили в небольшом, одноэтажном доме на самой окраине столицы. И хотя моя мать никак не была замешена в отцовском преступлении и умерла за несколько лет до того, Корона позаботилась, чтобы тяжелый груз вины и ответственности черной тенью накрыл всю семью.