– А вот и наша принцесса, – сказала одна из них. – Чего желаешь сегодня?

Под добродушным взглядом женщины Арианна показала пальцем на разные булочки и печенье, в итоге набрался целый пакет. Арианна взяла его обеими руками – пакет был теплый, держать его было приятно, – но умудрилась вытащить оттуда мадленку и пихнуть меня локтем, когда я пожелал пекарям спокойной ночи.

– Какой еще спокойной ночи! – возмутилась она, когда мы вышли во двор. – Они давно за работой! – И прибавила со вздохом: – Когда я сюда прихожу, мне всегда очень стыдно, но в такой час я за горячую булочку душу отдам. А ты нет?

Булочки были теплые, душистые, совсем не похожие на печальную выпечку, которую через несколько часов остальной город будет макать в положенный служащим капучино.

– Отсутствие социального страхования имеет свои преимущества, – заявил я, но Арианна меня не слушала, она жевала мадленку, водя в такт туфелькой по брусчатке двора. – Что, неровная? – поинтересовался я.

Она не ожидала, что я окажусь глубоким знатоком Пруста [10] .

– Не поможет, – ответила она, глядя на меня с любопытством, – нынче мадленки уже не те.

– Нынче все не то.

– Отличное начало, – сказала она, – продолжай.

– Ну да, так и есть. Мы живем в печальное время, но что поделать? У нас не было выбора.

– Точно, не было, – согласилась, она, стараясь не улыбаться. – Ты когда-нибудь задумывался о том, скольких удовольствий лишил нас прогресс?

– А как же. Например, пить молоко из стеклянных бутылок.

– Что ж, – согласилась она, – неплохо. А еще?

Я упомянул об удовольствии перелистывать книжку, с которой перед этим не пришлось сдирать целлофан. Арианна отбила подачу, напомнив, до чего весело взрывать бумажные пакеты, я – о том, до чего здорово нарезать ветчину вручную, она – о том, как прекрасно ходить на резиновой подошве и разбивать елочные украшения. Когда я загнал ее в угол, воспев аромат старых кожаных кресел, она сменила тему.

– Ты бы когда хотел родиться?

– В Вене до заката империи?

– Неплохо, – ответила она, садясь в машину, – а я в Комбре. Давай ты поведешь? Хочу полюбоваться Римом с Капитолия.

Мы доехали за пять минут, прошли и встали у парапета, прямо над Форумом. Перед нами расстилались пустынные площади, отлитые в мраморе базилики грезили об оттепели.

– Как глупо, – тихо проговорила она.

– Что?

– Скучать по тому, чего у тебя никогда не было.

Она обернулась взглянуть на спавших на лавочках бомжей, найти молодого и бородатого, как требовалось по правилам игры, оказалось совсем не трудно.

– На самом деле я им завидую, – призналась она, – они – часть природы. А кем ты работаешь?

Объяснять было долго, поэтому я сказал, что никем.

– Как так – никем? – удивилась она. – Все чем-то занимаются. Даже я, хотя по моему виду не скажешь. Учусь на архитектора, правда, отстала от своего курса. Что же ты делаешь целыми днями?

– Читаю.

– А что читаешь?

– Все.

– Как это – все… Трамвайные билетики, этикетки на минералке и приказы мэра организовать уборку снега? – засмеялась она.

– Да, но чаще книжки про любовь, – сказал я.

Она восприняла мой ответ всерьез и ответила, что сама их терпеть не может: чтобы понравиться ей, у истории должен быть грустный конец, а если конец грустный, книжка ей не нравится. Читал ли я «В поисках утраченного времени»?

– Мне не хватает дыхания, – признался я и заявил, что Пруст из тех писателей, которых читают вслух.

Мысль ей понравилась, она поинтересовалась, кого еще лучше читать вслух. Я назвал первые попавшиеся книжки: Библия, «Моби Дик», «Тысяча и одна ночь». Вполне политически ясный выбор, по-моему.

– Ну у тебя и вкусы.

– А то, – согласился я. – Генри Джеймс Джойс, Боб Дилан Томас, Скотч Фитцджеральд и прочая букинистика.

– Почему букинистика? – удивилась она, не поняв мой тонкий юмор.

– Потому что подержанные книги дешевле, а еще потому, что по ним проще догадаться, стоит их читать или нет.

– Это точно, – согласилась она, усаживаясь на парапет.

Тогда я признался, что ищу между страниц крошки хлеба – мякоти или корки, ведь, если книгу читали и одновременно жевали, она точно стоящая, или ищу жирные пятна, отпечатки пальцев, заломленные страницы.

– Прежде всего проверяю корешок и обложку: если книжку складывали, значит, она хорошая. А если обложка твердая, высматриваю пятнышки, повреждения, царапины – это всё надежные признаки, – объяснил я.

– А если до тебя ее читал какой-нибудь дурак?

– Об авторе тоже стоит хоть что-то знать, – заявил я и принялся рассуждать о том, что с появлением телевидения чтение постепенно вышло из моды, теперь это занятие для относительно умных людей. – Читатели – вымирающий вид. Как киты, куропатки и все дикие животные. Борхес называл их черными лебедями [11] и утверждал, что хороших читателей нынче меньше, чем хороших писателей. А еще он полагал, что чтение – более сложная, спокойная, цивилизованная, интеллектуальная деятельность, чем писательство. Хотя нет, – прибавил я, – опасность в другом. В зависимости от того, в каком настроении их читаешь, книги производят разное впечатление. Книга, которая при первом прочтении показалась пустой, при втором может тебя поразить – не только потому, что за это время ты пережил разочарование, а потому, что совершил путешествие или влюбился. Словом, с тобой что-то произошло.