– первая – простая и острая, как холодный разум,

– вторая – быстрая, рваная, будто его инстинкты,

– третья – тяжёлая, словно груз его страха и вины.

Каждому он отдавал отдельную команду – как будто в его голове теперь одновременно жили три бойца. И это сработало. Плетения стали более стабилизированными. Они плыли в воздухе, как тени невидимых мечей, каждый в своей стойке, каждый наготове. Старик впервые ничего не сказал. Он просто уселся на корень дерева и смотрел на юношу, не прерывая процесс. Лишь в конце, когда третье плетение чуть дёрнулось и исчезло, он кивнул.

– Три – это уже задаток для мастера. Но если ты выйдешь на арену с этим, и кто-то из них поднимет пять, тебя срежут, даже не подойдя. Так что не льсти себе.

На шестой день очередь дошла до четырёх мечей. Теперь уже пот лился с парня ручьями. Он тренировался до рассвета, используя тишину лаборатории, и к обеду едва стоял на ногах. Но он добивался стабильности. Он подключал вектор дыхания к первому мечу – тот действовал в такт выдоху. Второй – в ритме биения сердца. Третий – шёл на пульсации левого запястья, в которое он встроил временную метку через артефакт-печать. Четвёртый… был интуитивным. Он подчинялся всплескам Ци и мгновенной воле. Это было безумие. Но работало. Старик снова заговорил.

– Каждое плетение должно быть вполне естественным, как твоя собственная тень. Они могут быть быстрыми или гибкими, лёгкими или крепкими. Но если ты хочешь сражаться по-настоящему – пусть они думают вместо тебя. Ты должен лишь указать цель, а не контролировать каждое движение.

Андрей снова кивнул. Он понимал. И был готов к большим нагрузкам. И предвестником пятого плетения был практически полноценный внутренний бой. На седьмой день, когда он попытался поднять перед собой все пять плетений, его тело сильно задрожало. Сердце парня сильно заколотилось, как пламя, которое раздувают ветром. Он чувствовал, как энергия хлещет наружу, выжигает руки, словно он держит пять рвущихся к бою змей. Одно из плетений лопнуло, как перетянутая струна. Второе распалось. Остались трое. Но даже это было… Достаточно. И тогда старик сказал нечто неожиданное:

– Довольно. Не рви себя. Ты готов. Для многих даже два – предел мечты. А ты держишь четыре. Это уже заявка. Теперь – отточить. И начать учиться сражаться этими мечами, а не просто держать их.

Он поднялся и, впервые за всё время, положил руку парню на плечо.

– Ты будешь не просто участником состязаний. Ты станешь сюрпризом, которого они не ждут.

Андрей с трудом сдержал дрожь, которая сейчас пробивалась вдоль его позвоночника. Он уже видел, как эти пять мечей однажды станут не просто оружием. А голосом – того, кто когда-то не мог произнести ни слова.

Тренировки продолжались. И с каждым днём становились всё более изнуряющими, всё более опасными, всё более… Внутренними. Днём Андрей всё так же был обычным помощником – приносил инструменты, разминал пилюли в ступке, вырезал тончайшие печати на нефритовых пластинах, помогал старому мастеру сортировать ингредиенты, иногда молча наблюдал за практикой других. Он двигался между людьми как тень – тихо, незаметно, без эмоций. Его боялись, но и презирали – в нём видели фаворита, “избранного” без родословной, без права. Но по ночам всё было иначе.

Так он нашёл тайный зал, что оказался прямо под лабораторией. Йонг Мин сам однажды отвёл его в тайную комнату, расположенную под лабораторией, за одной из алхимических кладовых. Простая на вид стена оказалась иллюзией, за которой начинался узкий коридор, ведущий в камень-камеру – небольшое полукруглое помещение, стены которого были усыпаны витыми рунами подавления. Сила здесь глушилась, эхом поглощаясь в специальные пластины, вмурованные в пол.

– Тут даже если прорыв случится – никто не заметит. – Сказал старик, подталкивая его внутрь. – Я создавал это место для личных тренировок, когда сам ещё был "ничем".

Андрей лишь кивнул. Он понял. Старик не просто доверял ему – он его защищал. Хотя Йонг Мин не называл его учеником. По крайней мере вслух этого этот старик пока что не делал. Ни перед Соль Хва, ни перед остальными. Не разрешал называть себя “наставником”. Формально Андрей по-прежнему числился слугой семьи, помогавшим в лаборатории. Но каждый вечер, когда двери замыкались, а лаборатория погружалась в тишину, старик становился… Другим…

Он сидел на полу, подперев щёку кулаком, и смотрел, как Андрей формирует магические плетения, держит их, заставляет двигаться, сталкиваться между собой. Он заставлял юношу создавать комбинации плетений, расплетать их и собирать обратно – всё, что лишь могло отточить технику. А если тот ошибался – резко бросал комок светящегося Ци, сбивая неустойчивое переплетение, не позволяя расслабиться.

– Если можешь соткать меч – научись и разорвать его. – Говорил он. – Только тогда ты не станешь заложником своей силы. Только тогда она будет служить тебе, а не наоборот.

С каждым днём Андрею становилось труднее сдерживаться. Всё внутри его хотело показать, на что он способен. Хотело дышать полной грудью. Хотело сражаться. Но он знал цену любому проявлению. Старик смотрел на него всё внимательнее. Порой – слишком пристально. Будто подозревал… Что-то не то во всём происходящем. Иногда даже молчал дольше обычного, задумчиво хмурясь. Особенно когда чувствовал, что у парня слишком устойчивая система меридианов, слишком глубокий контроль Ци, слишком быстрая реакция на нестабильные потоки. Это не было характерно для простого немого. Даже для начинающего ученика. Это было… Неправильно. Но Йонг Мин ничего не спрашивал. Пока что. Вместо этого он всё чаще начал вмешиваться в тренировку сам.