Возвращалась домой через парк. Она на той стороне живет. Ну и не дошла.

Похоже этот гад засаду тут организовал. Ударил ее по голове чем-то

тяжелым, а дальше по старой схеме, оттащил в кусты, изнасиловал и

задушил. Главное зима сейчас народу в парке никого, не лето, вот он и

просек, что ему тут засады безопасней устраивать. Народ то через парк нет-нет да ходит, особенно из числа тех, кто на той стороне живет.

– И опять ни свидетелей, ни зацепок, - констатировал я.

Дядя Герман в ответ лишь расстроенно махнул рукой.

– Главное начальство мое в интересном положении оказалось. С одной

стороны, все эти убийства на обычную бытовуху или там на разбой - грабеж

не спишешь как бы это кое-кому ни хотелось бы. Кстати, у всех жертв

никакие ценности не пропали. У последней в сумочке вообще шестьдесят

рублей было и паспорт. Так что корытный мотив начисто отпадает. А с

другой стороны, во всех случаях и почерк один и ритуал. Все о маньяке

говорит! Но начальство признать это боится. А то вдруг по шапке прилетит!

Москва не довольна будет. Вот и гоняют нас как сидоровых коз. А у нас ни

улик, ни подозреваемых. Тупик, одним словом.

Разговаривая таким образом, мы продолжали идти по асфальтированным

дорожкам. Наконец мы подошли к густому кустарнику, начинавшемуся у

самой обочины, и дядя Герман, а вслед за ним и все мы начали

продираться сквозь него.

Идти было не просто, помимо веток кустарника сильно мешало и то, что

ноги постоянно проваливались в рыхлый снег. Однако мы быстро оказались

на небольшой лужайке, которая была окружена, с одной стороны, деревьями, а с другой кустарником. Как только мы вышли на эту лужайку, так дядя Герман остановился, махнул рукой и сказал:

— Вот здесь ее нашли.

– А когда это произошло?
– поинтересовалась Заварзина.

– Три дня назад.

Юля ничего не ответила на это и со сосредоточенным видом стала

обходить лужайку. Она сделала это дважды, а затем остановилась на том

месте, где лежало тело убитой девушки. Я видел, как она стояла закрыв

глаза. Минуты текли за минутами Заварзина стояла все так же с закрытыми

глазами, не говоря ни слова и не двигаясь. Так же безмолвно стояли и все

мы. Тишину нарушал лишь шум ветра.

Наконец Юля пошевелилась. Она села на корточки и стала напряженно

всматриваться в то место, где еще недавно лежала очередная жертва

маньяка, вновь в безмолвии потекли секунды и минуты.

Наконец Заварзина поднялась с корточек и повернулась к нам. Меня

поразило то, что выражение ее лица стало каким-то трагическим, словно

она узрела своими собственными глазами чье-то огромное и не

поправимое горе. Я впервые подумал, о том, что знание, которым обладает, она ложиться на ее сердце грузом огромной тяжести.

Юля как-то, как мне показалось растерянно, пожала плечами и каким-то

глухим голосом произнесла:

– К сожалению мне нечего, вернее почти нечего сказать вам. Не знаю в

чем дело. То ли прошло уже слишком много времени то ли моих

способностей элементарно не хватает, чтобы увидеть более или менее

связанную картину произошедшего со всеми подробностями.

– Ну что-то вы все же увидели?
– живо откликнулся на эти слова Заварзиной

Павел Трофимович, - и, если не секрет что?

Заварзина еще раз пожала плечами, а затем медленно сказала:

– Не знаю...Мне трудно описать то, что я увидела или даже не увидела, а

скорее почувствовала, - она вновь закрыла глаза, - первое, что я

почувствовала это был страх и боль. Именно боль. Похоже, что девушка

была в сознании, когда ее убивали, она все ощущала и понимала, что с ней

происходит. Как вариант ее оглушили, но затем она успела прийти в себя. И

в этот момент ей было очень и очень страшно и одиноко. А убийца... не

знаю, я как бы вижу какую-то очень размытую фигуру в густой, густой тьме, безо всяких подробностей. И еще у меня возникло странное ощущение, что

этот человек- убийца каким-то образом известен мне.

– Вы знакомы с ним? Или он просто напомнил вам кого-то из ваших