Мы заехали в уже почти декоративные от времени ворота, разгрузились и поволокли ящик с напитком в палаты Рюриковичей. Ведшую в палаты лестницу слева украшал живописный обломок перил.

Другой достопримечательностью великокняжеского дворика был покосившися образец деревянного зодчества: сарай, плавно переходящий в сортир. Стену малой архитектурной формы украшал роскошный лозунг, призывавший достойно встретить 175-летие восстановления генерал-губернаторства.

Несмотря на довольно ранний еще час, жена Андрея была уже дома: она работала на почте, по-моему, с пяти утра. Наследник по будним дням, как водится, воспитывался бабушками.

— О-о, какие люди! — улыбнулась она. — Вы куда столько пива натащили, а? Пушнину ставить некуда, а сдавать некому!

Надо сказать, что, по крайней мере в смысле отношения к друзьям мужа, Валентина — идеал. Приходи к ним в ночь-заполночь — мордой об стол никогда биться не будешь, Валя обязательно приветливо встретит и вкусно накормит.

— Женщина, — поднял палец свободной от груза руки Андрей, не переставая разуваться, — сегодня великий день.

— Серьезно? И что же это за день, можно узнать?.. Валера, вон тапки стоят. Я вообще-то полы только что протерла, но ты лучше обуйся.

Мы прошли на кухню и принялись укладывать бутылки в холодильник.

— Сегодня два благородных дона, — Рюрикович кивнул в мою сторону, — собрались принять на грудь по паре капель пива. И если в этом доме найдется нежирное мясо, то и тебе, женщина, дозволено будет участвовать в грядущей трапезе.

— Да без меня вам, благородные доны, придется сосать одно пиво!

— Ты ошиблась! Причем два раза! Во-первых, я буду готовить мясо в пиве, а во-вторых, у нас имеется запас соленых орешков.

— Тогда я у вас пакетик реквизирую, испеку соленого печенья, — сказала Валентина, задумчиво взяв себя за крошечный подбородок.

— Видишь? — посмотрел на меня расширенными от восхищения глазами Андрей. — Общаясь с таким мудрым и добрым мужем, как я, даже эта скромная женщина растет на глазах.

Валя с притворной яростью схватила громадную жестяную кружку и замахнулась:

— Я тебе сейчас эту кружку на голову поставлю!

— Расплавится, — спокойно предупредил Андрей, закладывая в холодильник последнюю пару бутылок. — Мясо тащи, однако.

— Ну, ты тиран! — Валентина вернула кружку на место.

— Похож, похож на тиранозавра, — вставил я.

— Практически одно лицо! — с энтузиазмом согласился Рюрикович, а потом сказал мне: — Иди в зал, я сейчас мясо затею и подползу.

В зале я включил старенькую катушечную «Яузу» й поставил бардов Мищуков, а сам устроился на диване и задумался.

Братья запели с полуслова:

«…Я тогда любил говорящих «нет»…»

Задумался я сначала о деле Судакова, о том, что еще ни на шаг не продвинулся вперед. Почему? Потому что и на Приятеля полагаюсь, и не желаю откладывать жизнь на потом — а вдруг «потом» не будет? Специфика работы. Сибаритство, вино, женщины… Когда в любой день можешь проснуться и увидеть на кровати свой хладный труп, тяжело позволить себе роскошь глубокой и длительной привязанности, даже если не принимать во внимание цинизм, свойственный моему преклонному возрасту.

«Голосит разлука, горчит звезда,

Я давно люблю говорящих «да», —

пели Мищуки.

Единственный на всем белом свете человек не со мной во многом по моей вине. А за все в жизни надо платить. И я плачу судьбе по счету почти спокойно, лишь изредка стискивая зубы. Я плачу судьбе сладкожгучей памятью о плеске реки, о синих городских сумерках, о наших неистовых прощальных объятьях, об обещаниях быть вместе. Я плачу судьбе написанными, но не отправленными письмами. Я плачу судьбе сумбурной жизнью в вечном ожидании. Я плачу судьбе погибшей надеждой. И пар из моего котла уходит во многом в свисток…

«Я забыл, как звали моих подруг,

Дальнозорок, сделался близорук,

Да и ты ослепла почти, душа,

В поездах простуженных мельтеша.

Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней,

Двадцать лет прошло, будто двадцать дней,

То ли мышь под пальцами, то ли ложь —

Поневоле слезное запоешь…»

Кухонная дверь отворилась, и мою начавшуюся было хандру в зародыше подавил Андрюха.

— Пойдем, махнем по жбану, пока мясо готовится, — промолвил он, переоблачаясь из делового костюма в домашний, состоявший из одних тренировочных штанов.

— Пойдем. — Я поднялся с дивана, восхищенно глядя на могучий торс хозяина. — Андрей, ты ведь здоровый лось и так, куда ты еще гирями накачиваешься? Что ты с собой делаешь?