Через забор я смог увидеть только второй этаж и покрытую черепицей крышу дома. В одной из комнат горел свет. Над трубой поднимался жидкий дымок.

В тупике около последних дач я аккуратно развернулся и приткнул машину у ворот пятьдесят восьмого дома, который выглядел нежилым. Калитка оказалась незапертой, и я прошел на участок. В стоящих между мной и дачей Бруевича домах света не было, и я решил, что и там пока никто не живет.

Между собой участки разделялись невысоким штакетником, преодолеть который не составило труда. Я подошел к пятьдесят четвертому дому и осторожно выглянул из-за угла. С моей стороны к даче Бруевича была пристроена широкая и длинная, во весь дом, веранда с высокими, почти от пола и до потолка, окнами.

Неожиданно на веранде зажегся свет, и я увидел зашедшую на нее женщину. Как следует разглядеть ее мешали ветки деревьев и частично задернутые шторы на окнах. Да и расстояние было приличным — метров пятьдесят, не меньше. Женщина несколько раз нагнулась, по всей видимости, что-то поднимая с пола, и вернулась в дом.

Мне чертовски захотелось убедиться, что эта женщина — именно Филатова. Короткими перебежками, прячась за стволами деревьев, я приблизился к дому. На веранду больше никто не выходил. Я завернул за дальний от дороги угол. Во втором от меня окне горел свет. Я прикинул, что если подойти к нему, то моего роста будет вполне достаточно, чтобы увидеть, что творится в комнате.

Я подкрался и осторожно заглянул. Женщина стояла ко мне спиной у противоположной стены, наклонившись к дивану, и что-то быстро делала руками. Что именно, я не мог понять — мешал большой круглый стол посередине комнаты. Так же я пока не мог понять — Филатова это или нет.

Зато одно я понял абсолютно точно — на дальнем от меня краю стола лежал маленький дамский пистолет.

Перед глазами моментально всплыла картина убийства Котовой. Сердце бешено заколотилось, словно этот пистолет уже направили на меня. Я отступил на несколько метров и, стараясь не шуметь, спрятался за толстый ствол сосны, растущей в окружении густого кустарника. Теперь я был уверен, что из окна меня увидеть невозможно. Переведя дыхание, я выглянул из-за дерева. Женщина выпрямилась, быстро повернулась, взяла со стола пистолет и сунула его под ремень джинсов, задрав край свитера.

Я снова спрятался за дерево.

Это была Филатова. Так же, как и утром, я не мог ошибиться. Ящик пива мной был заработан совершенно честно.

— «Первый», я «четвертый». Объект в комнате выходящей окнами к лесу, — неожиданно услышал я совсем рядом приглушенный голос. — Ведет себя спокойно. Действуем по варианту «окно-дверь». Вы готовы?.. Что?.. Вроде одна… Нет, оружия не видно… Жду вашей команды…

— Ну что, тушканчик, смотаться хотел? С нами такие номера не проходят! — Дворецкий выскочил из машины и подбежал к Бруевичу, стоящему рядом с «Ниссаном» с широко расставленными ногами. Рядом, с автоматами наготове, находились два постовых милиционера, один из которых только что закончил его обыскивать и сложил бумажник и документы на капоте машины. Через затонированные стекла Юра разглядел на заднем сиденье скомканный белый халат. — А еще говорил, что профессиональный долг — превыше всего. Гиппократ бы тебя за это по головке не погладил.

Дворецкий ловко завернул ему руки за спину, защелкнул наручники, повернул к себе лицом и увидел, что Бруевич бесконечно испуган. Он часто и неровно дышал, взгляд не мог зафиксироваться в одной точке, щеки так дергались в нервном тике, что казалось, он панибратски подмигивает окружающим его милиционерам.

У Дворецкого была своя, редко дающая сбои, методика выбивания показаний из до смерти перепуганных задержанных подозреваемых.

— Здравствуй, Маша, я — Дубровский… — Юра сделал движение губами, словно поцеловал Бруевича. — Если хочешь, можешь сохранять молчание. Но не советую! И предупреждаю сразу, ты хотел меня кинуть, а я этого очень не люблю. А теперь пошли! — И повернувшись к постовым милиционерам, добавил: — Спасибо, ребята, отлично сработано! Мы сейчас тут до одного местечка доедем, а на обратном пути «Ниссан» заберем. Вы уж присмотрите пока…

Я чувствовал себя в совершенно дурацком положении.

От омоновца, детины метра два ростом, в темной камуфлированной форме, черной вязаной шапочке, натянутой до шеи и с прорезями для глаз и рта, с короткоствольным автоматом меня отделяли только густые кусты.

Скорее всего он появился из-за другого угла дома и теперь стоял чуть в стороне между мной и окном, в котором горел свет.

Меня он не замечал. Но от этого легче не становилось. Если начнется перестрелка, еще не хватало, чтобы меня задела какая-нибудь шальная пуля.

Позвать его и сказать, что я свой?

Пока я буду объяснять, он успеет сделать со мной очень многое и мало для меня приятное.

Я стал заложником собственного любопытства.

— Вылезайте! — Дворецкий ткнул Бруевича головой в переднюю панель, расстегнул наручники и открыл дверь с его стороны. Петренко с заднего сиденья с интересом наблюдал за развитием событий. — Вылезайте, кому говорят!

— Что вы от меня хотите? — впервые за время задержания подал голос Бруевич. Пока отъезжали от поста и сворачивали на малозаметную лесную дорогу, Дворецкий и Петренко тоже не проронили ни слова. Нагоняли страха.

— Вы нам больше не нужны. — Спокойным, равнодушным и холодно-официальным голосом ответил Дворецкий.

— Вы… Вы меня отпускаете? — Бруевич с опаской посмотрел на окружающий машину лес.

— Вылезайте, не задерживайте нас.

— То есть я свободен? — У Бруевича появились заискивающие нотки. Он попытался заглянуть Юре в лицо.

— Причем абсолютно. — В голосе Дворецкого не прибавилось никаких новых интонаций. Правой рукой, не торопясь, он залез себе под куртку, из наплечной кобуры достал пистолет, снял его с предохранителя, передернул затвор и направил на Бруевича. И неожиданно выкрикнул: — А ну пошел отсюда!