— Я так понял, вы подбирали ей семьи, где женщины не могут родить? — уточнил Дворецкий, для которого все, что рассказывал Бруевич было настолько неожиданным, что он снова, незаметно для себя, перешел с ним на «вы».

— Да. После того как некоторые женщины, даже пройдя специальный курс лечения, все равно не могут забеременеть и я вынужден констатировать, что в этом плане они обречены, многие становятся очень податливыми и согласными на все. Так что предложение иметь ребенка, отцом которого является их муж, а матерью другая женщина, они принимают чуть ли не на ура. Безусловно, я очень подробно объясняю все достоинства именно этой женщины, я имею в виду Светланы, мы обговариваем сумму, условия и так далее…

— То есть вы выступаете в качестве… — Дворецкий пощелкал пальцами, подбирая точное слово, — посредника, что ли?

— И посредника, и специалиста, который… Скажем так — оказывает помощь в оплодотворении будущей матери, если это не происходит естественным путем.

— Вы хотите сказать… — начал Петренко.

— Да, именно это. Некоторые женщины соглашались, чтобы матерью была Светлана, а отцом их муж, но были категорически против, чтобы оплодотворение происходило методом…

— Понятно, — кивнул Дворецкий. — И многих вы так оплодотворили?

— Мы сделали счастливыми четыре семьи.

— Давайте только без пафоса! Еще скажите, что делали это бесплатно…

— Нет, почему же?! Безусловно, за деньги.

— И за большие? — поинтересовался Петренко.

— Весь процесс — от зачатия и до родов и официального оформления ребенка — стоил пятнадцать тысяч долларов. Мы имели дело только с очень состоятельными семьями.

— А оформляли их вы как?

— Для меня это не представляло никакого труда. Я же еще веду прием в женской консультации, и после того, как Светлана беременела, я, как и положено, заводил на нее карточку, но фамилию и адрес в ней указывал той женщины, для чьей семьи предназначался ребенок. И рожала Светлана в моем отделении под чужой фамилией, и, естественно, ребенок выписывался под фамилией семьи, где должен был жить… — Бруевич снова испуганно посмотрел на Дворецкого. — Ничего противозаконного в этом нет. Разве что подделка документов, но я делал это во благо. Чтобы семьи, в которых…

— Опять пафос?!

Неожиданно Бруевич, до которого словно только сейчас дошло что-то очень важное, спросил:

— А разве Светлана вам не так все рассказала? Или она сказала, что вся вина на мне?

Дворецкий проигнорировал его вопрос и задал свой:

— Тополевы, Котовы, а еще две семьи?

— Их уже нет в нашем городе.

— И все же?

— Шарович и Крикуновы. Они уехали на постоянное местожительство за границу.

— Это их и спасло?

— В каком смысле?

— В смысле, от пули? Или вы планировали достать их и за границей?

— Я ничего не планировал! — снова зачастил Бруевич. — Я никого и здесь не хотел доставать…

— Это все Светлана? — В голосе Дворецкого проскользнули издевательсткие нотки. Но Бруевич их и не заметил.

— Да! Она… Когда она поняла, что… Она вам этого разве не рассказала? Почему решила… — И тут до него окончательно дошло. — А когда это она вам успела все рассказать, если перед самым отъездом я ей звонил?

Ворвавшиеся в комнату замерли. Их было четверо. Трое громил-омоновцев в камуфляже, черных шапочках, закрывающих лица, и с автоматами. И Гладышев, выглядевший в их компании как студент-гуманитарий, призванный на военные сборы.

Ребенок на руках у Филатовой захлебывался слезами. Она прижимала его к себе и, успокаивая, несильно покачивала. Но маленький хромированный пистолет продолжала держать у его головки.

Омоновец, укрывшийся за стеной, теперь уже не торопился предпринимать никаких действий. Он прислонился к дому и прислушивался, что творится в комнате.

— Оружие на пол! — четко скомандовала Филатова.

Гладышев попытался что-то сказать, но она сразу его оборвала:

— Без разговоров! Магазины отстегнуть!.. Живоживо! Плохо учили, что ли, как это делать?!

Гладышев первым бросил пистолет себе под ноги. Следом полетели три магазина и автоматы.

— Руки за голову! — скомандовала Филатова.

Все неохотно подчинились.

— Вы понимаете, что у вас никаких шансов? — спокойным ровным голосом спросил Леонид.

— Шансов на что? — И сильнее закачала ребенка. — Тихо, мой маленький, все будет хорошо. Это плохие дяди, они скоро уйдут…

— Выбраться отсюда живой.

Филатова истерично, перекрывая плач ребенка, захохотала:

— У вас этих шансов еще меньше!

— Альберт, или ты нам все рассказываешь и не задаешь глупых вопросов, или путь к побегу свободен. — Дворецкий снова перешел на «ты» и кивнул в сторону открытой двери.

— То есть вы хотите сказать, что Светлана…

— Мы ничего не хотим сказать! — отрезал Дворецкий. — Говорить нужно тебе, чтобы спасти свою шкуру! А мы хотим слушать!

— Четвертый ребенок стал для Светланы роковым. После него она долго не могла оправиться, больше года я ее лечил, но потом был вынужден констатировать, что рожать она больше не сможет. Вообще. — Бруевич округлил и без того большие, навыкате глаза. — Для нее это был страшный удар… Где-то за полгода до рождения Павлика я ее почти уже уговорил остановиться, сочетаться законным браком, уехать за границу и начать новую жизнь.