Часы показывали около десяти вечера, но было уже безлюдно. В этом городишке прохожие всегда исчезают засветло, и любая машина в такой час огромная редкость.

Они летели по бугристой, плохо асфальтированной дороге, не освещаемой ни одним фонарем и которая фактически являлась границей города, отделяющей окраинные дома от лесопосадки. По пути им опять-таки никто не встретился, кроме местной кривоногой татарки, которая с лопатой и ведром пыталась перейти дорогу. Они просвистали в сантиметре от ее носа, и она крикнула им вслед:

— Шайтан вас за ногу!

Мотоциклисты внезапно свернули с дороги и въехали в гущу лесопосадки. Они заглушили моторы и некоторое время сидели тихо, как бы прислушиваясь.

— А кто такой шайтан, и почему, собственно, за ногу? — серьезно спросил самый молодой, освобождаясь от шлема.

Трое других хмыкнули и стали сползать с мотоциклов. Тот, который интересовался шайтаном, зажег фонарик и отправился в гущу леса. Остальные зашуршали целлофановыми пакетами.

— Вот мы и на месте, — огласил поляну густой мужской бас.

И если бы не тьма собачья, то у того, который это произнес, можно было бы заметить благородную седину на висках и великолепные пшеничные усы. Кроме того, прямая спина выдавала в нем бывшего военного, а голову украшала солидная лысина. На вид ему было не более сорока. Другой был спортивного вида, лет тридцати пяти, прилично накаченный с короткой спортивной стрижкой. Несмотря на хиповую куртку и жеребячьи мышцы, лицо его было открытым и приветливым. При пристальном рассмотрении в нем улавливалась некоторая застенчивость, так свойственная русскому интеллигенту. Третьей была белокурая девушка лет двадцати. Это можно было разглядеть и без фонарика. Несмотря на юный вид, глаза ее были не по возрасту умны, и в них ютилась непонятная извечная печаль.

Мужчина закурил сигарету и как-то очень меланхолично вздохнул:

— А знаете ли вы, милостивые государи, в какое уникальное место мы прибыли? Это единственный в своем роде город, где еще продолжают строить коммунизм. Но главная достопримечательность в другом: это захолустье всегда славилось пышными красотками, да-да, Рахметов, вам, вероятно, будет любопытно, как холостяку, а тем паче любителю спать на гвоздях: так вот этот невзрачный сонный городок в прошлом веке был главным поставщиком невест для обеих столиц. Кстати, небезызвестная мерзавка Сушкова, так жестоко мытарившая Лермонтова, тоже была родом отсюда.

— Что вы такое говорите? — усмехнулся качок, хрустя в темноте галетами.

— И Княжну Мэри Михаил Юрьевич писал ни с кого попало, а именно с симбирской княжны Киндяковой. Подозреваю, что и Печорин был родом отсюда. Во всяком случае, герой поэмы «Сашка» истинный симбирянин. Об этом Лермонтов пишет прямым текстом. Но и это не все. Оказывается, и наша несравненная коллега, также из этих мест, — тонко усмехнулся патрон, покосившись на девушку.

— Просто фантастика!

Мужчины громко рассмеялись, а девушка нахмурилась. Это почувствовалось даже сквозь темноту. Но к счастью, среди кустов обозначился худощавый силуэт четвертого. Ему было лет двадцать пять, черноволос, строен, лицо не лишено артистического обаяния.

— Тут недалеко есть подходящая канавка, — произнес он.

И все как по команде поднялись с травы и поволокли свои машины в чащу вслед за парнем. Они бросили на дно канавы огромный кусок целлофана, скатили на него мотоциклы, туда же побросали шлемы и куртки, накрыли все это брезентом и тщательно завалили сухими ветками.

— Кажется, все! — отряхнул ладони бывший военный и вытащил из сумки цивильный джемпер. — Выходить будем по двое. Вы, Рахметов с Волковым, следуйте за нами метрах в пятидесяти. Как говорится, на всякий пожарный. А когда дойдете до трамвая, садитесь во второй вагон. Это для вашей же безопасности.

Они перешли дорогу и вошли в парк. На окраине парка находилось кольцо трамвая. Сквозь шелест листвы и едва уловимое дуновение ветра слышалась полуночная жизнь скучного волжского городка с привычным гулом городского транспорта.

— Мне кажется, шеф неравнодушен к нашей коллеге, — насмешливо произнес юноша с артистическим лицом, едва мужчина с девушкой скрылись из виду.

— Скажу больше, ради нее он бросил жену и двоих детей, — отозвался его товарищ. — Кроме того, он организовал ей побег из следственного изолятора. И сам бежал с ней. Точнее, за ней. Словом, история темная. Не советую интересоваться. Кстати, еще не советую ухаживать за этой мадам, нарвешься на полное непонимание. Еще не вздумай называть ее уменьшительно ласкательно. Нарвешься на грубость. А вообще, она баба ничего, если относиться к ней чисто по-деловому. Все прочее не бери в голову, тем более, что завтра понедельник.

2

Для Маскитова тот понедельник тоже был тяжелым. Точнее сказать, он ненавидел всякий понедельник, поскольку первый день недели всегда ассоциировался с больной головой и прорвой дел. Именно по понедельникам Маскитов активно ненавидел всех. Правда, и по другим дням он не пылал ни к кому особой любовью, но по понедельникам его ненависть приобретала неистовые оттенки.

Ровно в семь он встал угрюмей обычного и подошел к окну. За окном простиралась все та же невеселая картина: несколько тощеньких молодых яблонь и высокий бетонный забор, наглухо отгораживающий его от всего внешнего мира. В это утро небо как-то неожиданно заволокло тучами, хотя весь сентябрь стояла прекрасная солнечная погода. И надо же было исчезнуть солнцу именно в тот день, когда и без того на душе было точно кошки нагадили.