Она схватила трубку, припоминая, что не видела у колдуньи ни телефонного аппарата, ни сотовой трубки.

— Ираида?

— Слушаю, — ответил не то голос, не то скрип.

— Меня в прокуратуру таскали!

— И правильно сделали.

— Почему… правильно?

— Потому что ты дура.

— Что? — не поверила своим ушам Эльга.

— Мужика арканят не приворотами, а долларами, автомобилями, загородными виллами и яхтами. Ясно?

Эльга не знала, отвечать ли на эту сентенцию, и вообще говорить ли после «дуры». Вырвалось само:

— Где же все это взять?

— У вас в институте.

— Не поняла…

— В сейфе лаборатории лежат десять капсул с осмием.

— И что?

— Возьми и неси мне.

— А вы?

— Одномоментно отвалю тебе сумму на «мерседес». Как?

Ацетон брел по кладбищу в настроении, которое бывало только после вытрезвителя. Коляна Большого забрали в ментовку. Неужели имел отношение к умерщвлению младенца? Что вряд ли, поскольку в зверстве не замечен. Хотя в жизни случаются фантики цветастые…

Был у Ацетона дружбан, парень как парень. И вдруг ночью является в сапогах и в белом платье их мохеровых кружев— синим, то есть голубым оказался. Пришлось кусок мохеровых кружев ему в глотку запихнуть.

Ацетону сейчас как никогда и как всегда требовалась жидкость. Хотя бы ацетон.

Он пробирался вдоль северной стороны, зорко всматриваясь во все посторонние предметы, особенно в стеклянные.

Ага, мать их в досочку, голубчики теперь здесь. Видимо, спугнутые его блеянием, они перебрались в другой конец старинной части кладбища. Сидели на ветхой скамейке, прикрытые кустом бузины. Ацетон видел их спины, это были они, трахалыцики. В мужике не ошибешься: всегда в костюме, подтянут, говор ровный и спокойный. Видать, начальник из почтового ящика, которых рядом с кладбищем больше, чем ларьков. Его бабу он ни в лицо, ни по фигуре не узнал бы — если только по взвинченному голосу, которым она глушила слова мужика.

Сидят и не обжимаются — чего? Ацетону захотелось услышать, о чем может беседовать парочка, коли не заняты прямым делом. Он вполз в бузину, примостив лысую голову к позеленевшему каменному облику. Слышимость — как лежишь под телевизором.

Голосом нечистым, смешанным из хрипотцы и обидчивости, вроде ерша из пива с водкой, женщина спросила:

— Виталий, знаешь, какие есть яхты?

— Разные.

— Хорошие яхты. Сильнейший мотор, в море полное самообеспечение на шесть месяцев, мраморная ванна, все позолочено, субтропический садик, катер на борту, вертолет…

— Где же такие яхты?

— Стоимостью в четыре миллиона долларов.

Ацетон навострил уши: у кого такая яхта? У этой бабы?

— К чему все это говоришь?

— Виталий, прекрасно знаешь, к чему.

— У меня нет четырех миллионов долларов.

— И не будет, — хрипловато-обидчивым голосом подтвердила женщина, да еще злорадствуя.

— Тогда повторяю: к чему разговор?

— Пока не будет.

— А когда будет?

— Когда послушаешься меня.

Ацетон чуть было не высунулся из-за своего зеленого обломка: где это есть четыре миллиона?

— Виталий, я устрою тебя в российско-американскую фирму.

— Так меня там и ждут.

— Тебя? — изумилась женщина. — Господи, у тебя идей не на одну Нобелевскую премию. Ты ведь почти закончил работу об использовании электропроводки для всех видов коммуникаций… Я и то поняла: телевизор, телефон, радиола — все на одном проводе без всяких антенн. Ты помог биологам записать звуки каких-то протеинов… А тебя ценят? Кабинета приличного не дали. Крысы съели блок памяти компьютера. А там зарубежные командировки.

Ацетон слегка отъехал, поскольку разговор перестал быть интересным. Про золоченую яхту и доллары куда приятнее. Все-таки Ацетон не ушел, задержанный любопытством: перетянет она мужика или нет? Лично он, бомж, никакой проблемы тут не видел. Чего мужик понты колотит, если предлагают яхту с ванной?

— Какие командировки от жены, — сказал этот Виталий так тихо, что Ацетон подтянулся обратно. — Она нервная.

Купит не то — расстроится, грубое слово услышит — обидится, мышь пробежит — испугается. Отсюда постоянные стрессы. Плюс больное сердце с двумя инфарктами.

— В той фирме поможешь ей скорее.

— Чем?

— Долларами на лечение.

Разговор вернулся как бы к своему началу, к долларам. Ацетону пришла мысль глупая, но веселая: попроситься бы к ним на яхту чистить золотые краны да поливать тропический садик. Хотя куда там проситься, если они не могут найти общего языка!

Их разговор стал вроде несоленой каши: газетная тягомотина. Вдобавок из-под обломка, из-под веток, отовсюду поползли муравьи, желтые, мелкие и полупрозрачные. Щекочущие руки и, главное, ноги, которые без носков. Ацетон уже хотел было отвалить, когда разговор перескочил на другую колею и другой накал.