Уж не знаю, что Гринева увидела на моей физиономии, но шагнула ко мне и положила ладошку на плечо. Я перевел на девушку тяжелый взгляд, но Оксана не дрогнула, только погладила по руке. От этого жеста, точно так же как и ночью, по телу пошло тепло. Злость потихоньку стала отступать, желание убить Баринову таяло с каждым движением женской руки на моем плече.

«Может, все не так уж и плохо, и у нас есть шанс», — мелькнула мысль. Лицо мое смягчилось, я даже попытался улыбнуться Гриневой. Оксана робко ответила на мою улыбку.

— Долго вы еще будете миловаться, — недовольно вякнула Баринова, и на меня снова накатило. Но легкое движение руки не позволило сорваться в ругань. Я перевел взгляд на Лизавету, растянул губы в улыбке, от которой бывшая невеста весьма явственно вздрогнула, и медленно процедил:

— Не задерживаю.

Что уж подействовало на Баринову взгляд, тон или моя очень добрая улыбка, но Елизавета как-то подобралась и перестала капризничать. Очень надеюсь, что спектакль окончен окончательно.

— Не переживайте, Оксана Игоревна, — мягко заметил я. — Членовредительством не страдаю. Сейчас с гематомой разберемся и поедем растяжение лечить. Уверен, травма незначительная, пациентка быстро на ноги встанет.

— Егор… — испуганно пискнула Лизавета, но я уже намочил тряпку, присел на корточки. Баринова попыталась спрятать ноги под табуретку, но я успел ухватить пальцами женскую лодыжку, чтобы не дергалась, и приступил к процедуре.

Поначалу желтое пятно, пахнувшее горелыми спичками и серой, не хотело отмываться, пришлось приложить усилия.

— Мне больно, — попыталась возразить Лиза, но я был непреклонен.

— Потерпишь, — отрезал я, продолжая оттирать гематому.

— Егор… — обратилась ко мне Оксана. — Послушай…

— Минуточку, товарищ доктор, — отмахнулся я. — Что и требовалось доказать, — удовлетворенно выдал, когда мокрая тряпка сделала свое дело. — И не жалко тебе было спички палить, а? Целый коробок перевела. Эх, Лиза, Лиза, ну как маленькая, честное слово. Одного понять не могу: зачем? Ты же знала, что все раскроется, и я все равно тебя выпровожу.

Баринова упрямо поджала губы, но я успел заметить, как сверкнули нехорошим блеском ее глаза.

— Ну все, товарищ фельдшер, пациентка здорова, травмпункт отменяется, — объявил я, выпрямляясь и поворачиваясь к Гриневой. — Очень хочется узнать, зачем вы, уважаемая Оксана Игоревна, поддержали этот балаган? Я бы все равно не выгнал бедную девочку в ночь в чужом месте, если вы о этом переживали.

— Можно, я потом тебе объясню, Егор? — мягко поинтересовалась Оксана.

Я удивился, подумал и кивнул.

— Потом, так потом. Надеюсь, твои слова будут очень… хм… убедительными.

Прозвучало, кончено, не ахти, с двойным дном каким-то, но за сутки я настолько устал от женских капризов и выкрутасов, что мне окончательно стало наплевать на политесы и этикеты.

— Так, Елизавета Юрьевна, с такими раскладами мы еще успеваем посадить тебя на ближайший автобус. Тем более у нас имеется быстрый транспорт. Сейчас загружу чемодан и прокачу с ветерком, — довольным тоном объявил я.

И тут Лиза заплакала. По-настоящему. Молча и как-то безнадежно. Громкий рыдания обычно меня не трогают, как правило, чаще всего они либо наиграны, либо это истерика. Но вот такой вот тихий плач выворачивает наизнанку душу.

— Не понял, — опешил я. — Ты чего ревёшь? Опять? — не до конца веря в искренность Лизаветы, спросил я.

— Егор, ей действительно больно. Она правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, — Оксана тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.

— Да твою ж… богомышь… ломаное коромысло, — выругался я от души. — И что теперь?

— Сначала ко мне в фельдшерский пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу перевязкой и постельным режимом, — с сомнением пробормотала Оксана. — Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича… Хотя я не одобряю народную медицину, — с сомнением добавила Гринева. — Думаю, успокоительные тоже помогут, — фельдшерица покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие слезы. Твой бинт почти закончился.

— Что? — не понял я, слишком резким оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и заметил остатки бинта.

Ну да, за август поистратился с ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на рисунках.

— Ну, тогда поехали, — скрипя сердцем, велел я. — Сама дойдешь? — поинтересовался у Лизаветы.