– Это, – сказал Лийсу Миша, – портовые краны. Красавцы! А ночью с подсветкой – вообще чума. Знал бы ты сбывшийся Вильнюс получше, страшно бы удивился. Там же нет и не может быть порта, Нерис – слишком мелкая для судоходства река. А здесь её ведьмы уговорили. Понятия не имею как. Вроде, у них есть… была, не была власть над миром, как у наших адрэле, только как-то иначе оно работало, основная сила у них не в словах.

– Слушай, – сказал Лийсу Миша. – Я вот чего не пойму. Вроде мы с тобой так отлично гуляем. А что город пустой, и время стоит на месте, так я здесь не впервые, уже привык. Но на меня порой накатывают приступы ужаса. Не какие-то конкретные опасения, а просто иррациональная жуть. В книгах ТХ-19 часто описывают, как люди боятся темноты; я в детстве читал и не понимал, чего там бояться? В темноте всё такое красивое и необычное, зашибись. Да и позже не то чтобы понял, просто принял как данность, что их психика так устроена, и это иногда способствует созданию необычных волнующих книг. А теперь эта сраная психика почему-то у меня самого так устроена. Причём начала бояться, не дожидаясь наступления темноты. Был бы один, вспомнил бы, как здесь крестятся…

– Так называемое крестное знамение? – оживился Лийс. – Я учил на курсах повышения квалификации! Был уверен, в жизни не пригодится. Если хочешь, могу показать. Тебе троеперстие, двоеперстие, именословное перстосложение или простой латинский обряд?

– Чего? – опешил Миша (Анн Хари, который хоть и получил лучшее в Сообществе Девяноста Иллюзий гуманитарное образование, этих слов до сих пор не знал). И поспешно добавил: – Не надо, пожалуйста, перстосложения, всё не настолько плохо, говорю же, это если бы я был один. Я бы, собственно, и не жаловался, но подумал, лучше спросить: а ты здесь не чувствуешь страха? Необъяснимого ужаса перед тьмой, которая якобы хочет тебя поглотить?

– Нет, я ничего такого не чувствую, – ответил Лийс. И вдруг рассмеялся: – Я понял! Ты же просто к такой слабой объективной стабильности не привык! А я привык. Я даже частичное воплощение переношу вообще без проблем. Давно в музее работаю. А перед этим служил на границе. Естественно, мне нормально обладать объективной стабильностью зыбкого миража. А твоему организму такое в новинку. Отсюда и страх.

– А потом моя стабильность снова станет нормальной? – на всякий случай уточнил Миша (Анн Хари). – А то мне дома голову оторвут, если вместо меня вернётся какой-то зыбкий мираж.

– Да конечно станет. Я же внёс временные изменения. А постоянные, кстати, и не умею. Мы, пограничники, никого не стабилизируем навсегда. Но если ты страдаешь от приступов иррационального ужаса, могу вернуть твою обычную объективную стабильность прямо сейчас.

– Ну уж нет! – возмутился Миша. – Лучше ещё пострадаю. Какая, к лешим, стабильность, если мы пока даже до «Исландии» не добрались. А я тебе обещал.

• Что мы знаем обо мне?

Что я стою перед длинной глухой стеной на улице Башенной, Бокшто. Стена довольно высокая, в два человеческих роста, и начала нуждаться в ремонте примерно сто лет назад. На стене висит зеркало причудливой формы, видно, что кто-то старался, вырезал волну-завиток. На зеркальной волне-завитке надпись белыми буквами, так что поди ещё разбери (разберу): «On that side it’s reality where every thing stays the same except this mirror on the wall [13] ». Я читаю и думаю: да вы что, издеваетесь? Ничего себе заявление. Я почти сержусь, я смеюсь.

Бар «Котята». «Котята»! – восхищённо повторял про себя Шала Хан, пробираясь по тёмному узкому переулку, безымянному, потому что он был просто сквозным проходом между участками, таких много в районе Сады. Название бара, где была назначена встреча, его очень смешило. Бар «Котята»! В старину так могли бы назвать портовый притон, чей хозяин ради поддержания с трудом заработанной дурной репутации время от времени запускает стаканом в докучливого клиента и грубо ругается на каком-нибудь потустороннем языке [14] .

Напротив бара «Котята», – весело рассуждал Шала Хан, – должна быть молочная лавка «Старый алкаш», просто для равновесия. Или как у Грина – ресторан «Отвращение» [15] . Шикарное было бы место! Жалко, что мы даже в шутку не можем так заведения называть.

На этом месте Шала Хан остановился и огляделся по сторонам. Вокруг были только кусты и деревья, за ними – заборы и стены. Не похоже, что где-нибудь рядом находится бар. Пора признать, что он окончательно заблудился. Полный провал!

С одной стороны, это было довольно обидно: Шала Хан гордился, что знает Лейн, как родительскую квартиру, захотел бы, мог бы водить экскурсии по тайным его закоулкам и проходным дворам. Но в районе Сады эти знания бесполезны. Здесь даже местные теряются, оказавшись всего в десятке кварталов от дома. Совершенно обычное дело – заблудиться в Садах.

С другой стороны, отличное приключение – заблудиться в собственном городе до полной утраты представления, что здесь где. Шала Хан, будь его воля, всю ночь плутал бы, такие прогулки он обожал. Но в баре «Котята» его ждала Шоки Нава. Свинством было бы опоздать.

Поэтому Шала Хан сказал вслух:

– Я быстро найду бар «Котята».

Спасибо силе слова адрэле, через пять минут он уже был там. По дороге пришлось перелезть через два (невысоких, в Лейне других не ставят) забора, чтобы срезать путь по чужим дворам.

Снаружи бар казался обычным жилым двухэтажным домом, сложенным из пёстрых разнокалиберных кирпичей и крупных камней, на первый взгляд, хаотически, как придётся, но на самом деле в подобных строениях всё очень точно просчитано, выверен каждый миллиметр. В Садах таких домов много, они были в большой моде лет триста назад, когда район активно застраивался и засаживался под влиянием прогрессивной идеи философов-практиков Простой Новой школы, что у каждого горожанина, как у фермера, обязательно должен быть собственный сад.