– Давай, пожалуйста, ты окажешься прав, – вздыхает Дана. – А мне просто сдуру мерещится всякая ерунда. Или чья-то чужая беда подошла так близко, что стала казаться нашей. Или я просто устала. Тяжёлая в этом году зима.

– Тяжёлая в этом году зима, – вздыхает ювелир Каралис (Борджиа, но, чтобы мне снова захотелось называть его студенческим прозвищем, он должен выглядеть повеселей). – Только-только январь закончился, а кажется, лето было года четыре назад. Я всегда говорил, что давно бы свихнулся без посиделок в «Крепости». А прямо сейчас, наверное, дуба бы дал. Вроде бы ничего не случилось, но при этом у меня ощущение, что в дополнение к старой, с которой мы худо-бедно научились справляться, сгущается новая тьма. Или это так старая выросла? Окончательно в силу вошла?

– Мне знакомая рассказала, – говорит ему Дана, – что в какой-то телепрограмме недавно проводили опрос населения с чудесной формулировкой: «Надо ли превратить жизнь непривитых в ад?» И половина опрошенных ответила утвердительно. Ад небось узнал о своей победе, обрадовался, собрал чемодан и уже приближается к нам.

– Всего половина? – удивляется Три Шакала. – Какой прекрасный результат!

– Кончай издеваться, – хмурится Дана.

– Я серьёзно. Сама подумай. Всего половина тех, кто согласился принять участие в телевизионном опросе. Это, скажем так, довольно специфическая публика. И даже они не единогласно выбрали ад! Ну слушай. Так уже вполне можно жить.

– Всё-таки ты великий гуманист, – заключает Дана.

– Звучит не особенно лестно.

– Как может, так и звучит. Но за вклад в мои персональные гуманистические идеалы ты первым получишь глинтвейн.

– Какой глинтвейн? Из чего ты его сварила? Я же только принёс вино.

Артур стоит на пороге в умопомрачительном огненном пальто Самуила, словно бы специально созданном чтобы искупить все грехи человечества, а то чего оно. В левой руке у него модная хипстерская авоська васильково-синего цвета, в правой тоже авоська, но попроще, винтажная, бабкина, из стародавних времён. Поэтому в неё влезло аж семь бутылок. А в новую – только три.

– Извини, – улыбается Дана. – Я просто забыла, что вино вчера ночью закончилось. Гости собрались, значит, надо срочно варить глинтвейн. Поэтому я достала из шкафа одну за другой три бутылки какого-то красного сухаря, вылила их в кастрюлю и только потом спохватилась, что у нас ничего не осталось, и ты побежал в магазин. Но вино всё равно никуда из кастрюли не делось. Это оно молодец. Я в него с перепугу сунула целых шесть апельсинов. На всякий случай. Ну всё-таки хрёнир [18] . Чёрт знает, какое оно на вкус.

– Я не чёрт, но теперь тоже знаю, – говорит старик Три Шакала, прихлёбывая глинтвейн. – Отличный хрёнир. Забывай так почаще, вот что я тебе скажу.

– Или просто впредь не жалей апельсинов, – отхлебнув из половника, подсказывает Артур. – Напомни мне завтра, буду идти мимо Лидла, целый ящик сюда притащу.

– А как ты туда вообще заходишь? – спрашивает Наира. – Там же всех проверяют на входе, требуют QR-код.

– Я забываю, что они проверяют, – объясняет Артур. – Это примерно как Данка забыла, что в «Крепости» нет вина. Ну правда, два раза не получилось. Сам виноват, о чём-то постороннем задумался, забыл забыть про проверки, и охранник меня заметил. Пришлось идти в другой магазин.

– Ясно, – кивает Наира. – У меня такой номер не прошёл бы. Я об этой срани всё время помню. Даже во сне. Но во сне я обычно с бластером. С бластером куда веселей! Зато наяву мы в среду отлично съездили в Польшу.

В «Крепости» воцаряется молчание. Как говорят в таких случаях, гробовое, но по сути – ровно наоборот.

– Это как? – наконец спрашивает Степан, который весь вечер долбил по клавишам своего макбука, так заработался, что не среагировал даже на волшебное слово «глинтвейн». Зато теперь встрепенулся, сверкает очами и про компьютер забыл.

– А вот так. Мне соседка сказала, что граница с Польшей открылась. Официально об этом не сообщали, но у неё тётка живёт в Сувалках [19] , позвонила – эй, давай приезжай. Мы с Отто сразу взяли на день машину и поехали проверять. Думали, зря прокатимся, но ладно, всё равно путешествие. Вся эта дурная романтика: кофе на заправках, лоси на трассе, гололёд, мокрый снег и дикий восторг в финале, что удалось уцелеть. Но соседка не обманула. На границе никто не дежурит. Мы бы вообще проскочили её, не заметив, если бы не здоровенный плакат. Доехали до Августова [20] , а там всё как в старые времена. Люди без масок, вход в торговые центры свободный. И в кинотеатры, и в SPA. Мы никуда не пошли, только немножко еды купили, потому что она иностранная. В смысле польская. Интересная! Не такая, как здесь у нас. А так просто шатались по городу, смотрели на нормальных людей и супермаркеты без охраны. Странное ощущение. Не то на машине времени вернулись в прошлое, не то просто очнулись от кошмарного сна. Ладно, важно не это. А что можно взять и просто поехать в Польшу. Мы теперь собираемся в Краков, а весной, когда потеплеет, в Гданьск.

– Вот спасибо! – улыбается Борджиа, мгновенно помолодевший на добрый десяток лет. – Завтра же в Августов съезжу. Если не начнётся метель.

– А я уже расхотела путешествовать, – говорит Дана. – В двадцатом чуть не ревела, что не успела съездить на море. И к румынским друзьям. И пропали мои билеты на три концерта в разных городах. А теперь – да пошли они в задницу. Поздно опомнились. Видеть ничего не хочу.

– Ну нас-то хотя бы хочешь? – спрашивает Наира.

– Так я вас уже вижу, – пожимает плечами Дана. – Чего тут хотеть или не хотеть! – И добавляет, потому что Наира насупилась, явно что-то не так поняла: – Если бы я не хотела этого больше всего на свете, может, и не было бы ничего.