Однако ему сейчас казалось, что всё происходящее в данной ситуации напрямую было связано с тем, что в последнее время стали пробуждаться эти монстры? Да. Можно сказать, что он сам их пробуждает? Одним только своим появлением. Однако, при всём этом, парень понимал ещё и то, что будь защита в виде печатей, что их удерживали в своеобразном состоянии сна или паралича, то эти существа, которые являются достаточно ослабленными именно из-за того, что находились в своеобразном заточении, просто не смогли бы вырваться из этих ловушек. А учитывая тот факт, что они вырвались, можно понять, что эти самые печати сами по себе уже давно были ослаблены, а то и разрушены. И не всегда из-за времени. Иногда из-за гибели того, кто ставил эти печати. Что поделаешь… Но у богов такова жизнь. Если они что-то запечатывают, то снять такую печать можно именно после их гибели. И это факт. Или же тут помогли люди. И не всегда – по чистой случайности. Иногда, как в случае с Пэкхо, они могли намеренно пытаться разбудить это существо, даже не пытаясь осознавать того факта, что это существо не будет особо разбираться в том, кто ему помогал, а кто пытался помешать. Для таких монстров нет разницы, кого убивать.

Да. Сам Андрей хотел бы найти способ блокировать этих существ ещё до их пробуждения. Обновляя печати, и не давая им вырваться. Но если уж так случилось, что они смогли освободиться, парень хотел бы найти способ уничтожить их, не давая им ни единого шанса вырваться и выжить. У него не было таких возможностей и сил, какие были ранее у тех самых Богов, что ранее сражались с этими существами. Чтобы создать те самые печати, что смогут тысячи лет удерживать таких тварей в узде. Поэтому он и собирался найти варианты, чтобы раз и навсегда избавиться от такой угрозы…

Небо над этим небольшим провинциальным городком, уже практически не было небом, как таковым. Оно потускнело, будто кто-то опустил на него покрывало из старой, выцветшей ткани, и солнце, ещё мгновение назад тёплое и золотое, превратилось в тусклый, блеклый круг. Воздух сгустился, сделался вязким, и даже птицы, что обычно носились над крышами, исчезли – только редкое, запоздалое карканье одинокой вороны разрезало тишину.

По узким улочкам текла человеческая паника. Матери, прижимая к себе детей, бросали телеги и узлы с имуществом… Старики, спотыкаясь, цеплялись за руки внуков… воины, чьи копья и мечи должны были внушать уверенность, молча бежали, даже не пытаясь встать в строй… Никто не смотрел назад… Все знали, что оглянуться – значит встретить взгляд того, кто идёт следом.

А он шёл. Мёнгук. Зверь-бездна. Его шаги не звучали громом – и от этого было страшнее. Он медленно и неумолимо приближался, будто сама земля позволяла ему идти беззвучно, смиряясь с его весом. Его тело было сплетением камня, скрученных, словно в агонии, корней, и тьмы, такой плотной, что она проглотывала даже остаточный свет. Из спины торчали окаменевшие рога, и между ними клубился туман – не холодный, но едкий, оставляющий на траве чёрные прожилки, будто от ожога.

Где он проходил, всё живое замолкало. Навсегда. Слабые магические печати, поставленные на границах, трещали и гасли, как лампы в бурю. Он не просто шёл – он пожирал. Воздух… Тепло… Магию… Даже само дыхание мира. Даже у стен города, куда он ещё не дошёл, трава уже ложилась мёртвой, а камни на дороге покрывались тёмными пятнами, как от пролитой крови.

И всё же он шёл не без цели. В глубине своей бездонной пасти, чёрной, как небо во время затмения, он уже чувствовал – там, впереди, был кто-то. Чьё ядро было достаточно сильное, даже для него. Пульсирующее силой, которую можно было попробовать вкусить. Может, ненадолго, но насытить вечный голод.

И этот провинциальный городок уже не жил. Он ждал. И каждый его вздох был, как последний. Ворота города не были заперты – створки покосились, одна из них висела на одной петле и скрипнула от ветра. Но ветер стих, когда он переступил порог. Тишина здесь была не пустотой, а чем-то живым. Она липла к его телу, к мраку, из которого он был соткан, и медленно вползала в каждый клочок тумана между его рогами. Камни мостовой трескались под его весом, но звук трещин будто утопал в самой земле, не вырываясь наружу.

Мёнгук не видел так, как видят живые. Для него этот городок был не улицами и домами, а сетью мерцающих огоньков, разбросанных в вязкой тьме. Здесь были слабые источники – крошечные искры магии, ещё теплые. Они дрожали, как дохлые насекомые на воде, ему не стоило даже тратить силы, чтобы приблизиться. Он не отвёл на них даже тени своего взгляда. Ведь они не насытят его… Не утолят пустоту…

Впереди же… Там горело. В его внутреннем зрении, лишённом света и красок, сияло одно-единственное ядро, пульсирующее, как сердце звезды, заточённой в клетку из плоти. Его голод рванулся к этому свету. Он тянул…Вёл… Вырывал из каждой чёрной жилы… Из каждой каменной жилки его тела. Ему казалось, что стоит поглотить этот свет – и тьма внутри станет тише… Хотя бы на мгновение.

Но в глубине его бездумной ярости что-то дрогнуло. Инстинкт, древний, как сама материя, из которой он был соткан, замедлил шаг. Слабое, но настойчивое ощущение… Опасности. Не в том, что ядро окажется сильнее. Нет. Опасность была другой – как трещина в земле, из которой сочится неведомый холод, или как запах яда в прозрачной воде.

Мёнгук не понимал, что это всё может значить. Он не умел думать. Он умел только чувствовать – и чувствовал, что опасность есть. Но голод был сильнее. И его пасть, пустая, как небо во время затмения, раскрылась чуть шире. Он двинулся вперёд, оставляя за собой чёрный след на мёртвой земле.

Он шёл, пока пустые дома не начали тесниться вокруг, как молчаливые каменные стражи. Стены, почерневшие от его испарений, осыпались, крыши прогибались под невидимым весом, а в переулках тянулся по земле туман, клубясь вокруг его рогов и спины.

И тогда он остановился. Свет. Ядро, сияющее, как раскалённое солнце, вдруг выдвинулось из-за угла. В человеческих глазах это был бы просто силуэт молодого человека, но для Мёнгука – это была буря силы, заключённая в оболочку плоти. Внутри – плотная, горячая, жгучая суть, каждая волна которой раздирала пустоту в его чреве.