— Не так.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Преступники никогда не называют жертвами тех, кого они убивают. Это невозможно. Они никогда не очеловечивают их. По крайней мере такие серийные убийцы, как Кудесник.

— Только не корми меня всякой чепухой из того курса психологии, что преподают в школе полиции.

— Да нет, Райм, так все обстоит на самом деле. Это мы считаем их жертвами, а преступники убеждены, что они по той или иной причине заслуживают смерти. Подумай об этом. Он ведь не употреблял слово «жертва»?

— Ну и в чем же здесь разница?

— Смысл в том, что, по его словам, они что-то собой представляли, и мы должны выяснить, что именно. Как он называл их?

— Не помню.

— Ну, жертвами он их точно не называл, уверена. Может, он говорил о ком-нибудь из них конкретно? О Светлане, о Тони... А как насчет Черил Мерстон? Не называл ли он ее блондинкой? Или же адвокатессой? Или женщиной с большими сиськами? Даю гарантию, что он не говорил про «жителей мегаполиса».

Райм закрыл глаза, пытаясь вернуться в совсем недалекое прошлое. В конце концов он покачал головой:

— Я не... — И тут он вспомнил нужное слово. — Наездница!

— Что?

— Ты права. Жертвой он ее не называл. Он называл ее наездницей.

— Превосходно! — воскликнула Сакс. Райм почувствовал прилив гордости. — А как насчет остальных?

— Нет, он говорил только о ней одной. — Райм не сомневался в этом.

Значит, он рассматривает их как людей, занимающихся какими-то определенными делами — причем это может и не совпадать с их основной профессией, — заметил Селлитто.

— Верно, — согласился Райм. — Исполняют музыку. Гримируют. Ездят на лошадях.

— Но что же нам с этим делать? — спросил Селлитто.

— Мы пока этого не знаем, детектив. — Сакс повторила слова Райма: он часто именно так отвечал ей на тот же вопрос. — Мы сделали еще один шаг к тому, чтобы понять убийцу. — Она сверилась со своими записями. — Ну ладно, он проделал фокусы с бритвенными лезвиями, упомянул о «Пылающем зеркале». Говорил про свою уважаемую публику. Он помешался на огне. Он убил гримера, музыканта и наездницу из-за того, что они что-то собой представляют. Но что? Не вспомнишь что-нибудь еще?

Райм вновь закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Но он по-прежнему видел бритвенные лезвия, языки пламени, чувствовал запах дыма.

— Нет, — наконец сказал Райм. — Думаю, это все.

— Ладно. Что ж, неплохо, Райм. — Сакс произнесла эти слова таким же тоном, каким часто говорил он. Это означало, что она еще не закончила. — Ты всегда цитируешь Локара, — заметила Сакс, оторвавшись от своих записей.

Услышав упоминание о французском детективе и криминалисте, авторе концепции, позднее названной его именем, Райм кивнул. Концепция заключалась в том, что на каждом месте преступления происходит, пусть бесконечно малый, физический обмен между преступником и жертвой, а также между преступником и окружающей местностью. — Так вот, я думаю, что происходит не только физический, но и психологический обмен.

Услышав эту безумную идею, Райм засмеялся. Локар был настоящим ученым и наверняка выступил бы против распространения своей концепции на такую неопределенную субстанцию, как человеческая душа.

— К чему ты клонишь?

— У тебя же не все время был заклеен рот? — спросила Сакс.

— Нет, только в конце.

— Значит, и ты что-то сообщил ему. Ты принял участие в обмене.

— Я?

— А разве нет? Разве ты ничего не говорил ему?

— Конечно, говорил. Ну и что с того? Важно то, что говорил он.

— Полагаю, он что-то ответил на твои слова.

Райм внимательно посмотрел на Сакс. Сажа на щеке, капельки пота, проступившие над вздернутой верхней губой. Она сидела, подавшись вперед, и, хотя голос звучал спокойно, во всем ее облике ощущалось напряжение. Конечно, Амелия этого не знает, но сейчас, похоже, испытывает те же эмоции, что и он, когда заочно проводит ее по месту преступления.

— Подумай об этом, Райм. Представь себе, что ты наедине с преступником. Не обязательно с Кудесником — с любым преступником. Что бы ты сказал ему? Что бы ты захотел узнать?

Райм устало вздохнул, но тут же оживился:

— Я вспомнил! Я спросил его, кто он такой.

— Хороший вопрос. И что же он ответил?

— Сказал, что он чародей... Нет, не просто чародей, а что-то особенное... — Райм прищурился. — Что-то вроде Волшебника Изумрудного города... Или Западной Ведьмы. — Он нахмурился. — А, вот оно! Он назвал себя Северным Чародеем. Теперь я в этом уверен.

— Это о чем-нибудь тебе говорит? — спросила Сакс у Кары.

— Нет.

— Он сказал, что может ускользнуть откуда угодно — только не от нас. Точнее, не от меня. Он боялся, что мы остановим его. Вот почему он сюда пришел. Он считал, что должен остановить меня до полудня завтрашнего дня. Именно тогда он собирался снова убивать. Нет, подождите — это уже моя интерпретация. Он не говорил, что собирается убивать.