— Когда-то, попытавшись жениться по любви, мне пришлось долго убеждать в своей правоте матушку и покойного отца, — принялся я толкать тост. — Маме я сейчас говорю большое человеческое спасибо за то, что помогла моему счастью, — улыбнулся Дагмаре. — А отцу я однажды пообещал, что больше ни одному из Романовых не придется выбирать государственные интересы вместо любви.

Я много чего Александру говорил, так что даже не вру.

— Времена изменились, и я счастлив этому. Счастлив видеть перед своими очами пару любящих сердец, соединившихся сегодня перед лицом Господа Бога. Живите дружно, дети мои, берегите свою любовь да не затягивайте со внуками. Горько!

— Горько!!! — подхватили родные и близкие.

Если бы переместились из столовой «домашнего» крыла Кремлевского дворца на улицы, можно было бы оценить стремительно пройденный Москвой путь, указанный моею твердою рукою. Части того сонного, деревянно-деревенского, порой откровенно неопрятного и регулярно подвергавшегося наводнениям да пожарам образования уже даже на окраинах Москвы не встретишь.

Даже попади на актуальные улицы столицы избалованный благами цивилизации житель Москвы моих времен, он бы с удивлением обнаружил, что древний город имеет гораздо больше общего со своим коллегой из «параллельного будущего», нежели с самим собой двадцатилетней давности.

Пресловутого «блеска и нищеты» в Москве не найти — «блеска» хоть тем самым жуй, а нищете попросту не дали зародиться. Не затронутый СССР город «сам по себе» как правило формируется так: есть приличные районы, есть «средний класс», а есть трущобы, где поколениями оседают те, кто не смог встроиться в рыночек. У нас здесь не так — большевики при всех своих недостатках все-таки отгрохали сверхдержаву с отличным по тем временам уровнем жизни, и черпать у неслучившихся «преемников» России можно бесконечно.

Массовая жилая застройка в Москве вызвала бы острые приступы узнавания у всех моих соседей по альтернативной реальности. Не «хрущевочки» с «брежневками», конечно, а архитектурные проекты попросторнее да понаряднее, но суть массовой жилой застройки изменить невозможно: кирпичные «панельки» заняли свое место на карте города, и народ туда заселялся самый разный. Среда сильно влияет на человека, а когда в твоем подъезде заботливыми руками дам цветочки в горшках растут, везде чисто, а лифт так и вовсе зеркалами обшит, гадить хочется только отщепенцам, кои всегда в меньшинстве. Помогают и соседи — это либо старые знакомцы, осуждающие за выкрутасы, либо интеллигентный в целом народ: большому числу московских ученых, врачей, воспитателей да учителей социальное жилье положено, и авторитет всех этих людей в глазах народа попроще в эти времена архивысок. Приходит в «шалман» этажом выше седенький, тощий как щепка доктор, и крепкие мужики с застарелым пристрастием к алкоголю натурально краснеют от его тихих нотаций и прямо на глазах исправляются.

«Пауперизация» осталась где-то там, за МКАДом (ха!), а здесь получился образцовый город Будущего. Исполинские асфальтовые развязки, снующие там и тут автомобили (вместе с грузовиками да общественным транспортом под три миллиона «юнитов» насчитывается!), сияющие неоном вывески магазинов, куча приятных зеленых парков, сквериков да прудов с утками, велодорожки и выложенные брусчаткой чистые тротуары — попав в Москву, любой житель планеты как правило уже не хочет возвращаться в свое кажущееся задрипанным селом место жительства.

Деток на экскурсии сотнями тысяч каждый год возим — впечатлений на всю жизнь вперед у них, а приемные комиссии столичных и Подмосковных (на крайняк — Питер, Владивосток или хотя бы Красноярск) учебных заведений ближе к осени начинают пахать в три смены, чтобы разгрести вал бумажек. Квота на учеников из провинций велика — не для одной Москвы Российская Империя существует — но все равно жестока: физически не хватает мест на всех желающих. Что поделать — мир несправедлив, и я полагаю, что народ должен питать ко мне благодарность хотя бы за то, что сложившаяся система несоизмеримо лучше прежних и даже будущих.

Заседание Большого Православного совета закончилось, и я с облегчением отправился в Кремль, чтобы засесть за любимые государственные бумаги. Не нужен я на этом Совете, но в связи с решением «освобожденной» Пентархии мне положено на них присутствовать. Глава Российской Империи теперь имеет приставку к титулу — «хранитель и защитник Православной Веры». Благо живут иерархи в русском Иерусалиме, в Москве собираются всего один раз в год. Совсем скоро эта почетная обязанность вместе с прорвой других и исторической без дураков ответственностью перед всей планетой перейдут к Коле, а я наконец-то смогу отдохнуть.

Посмотрев в окошко машины (бренд «Романов-Вильгельм» я из чистого принципа после войны возродил, назло Вильгельму и на радость любителям продукции этого автоконцерна) на нарядных, сытых, правильно-румяных, но неизменно чумазых, бегущих за моим кортежем детей, я улыбнулся: вот на такое смотреть мне никогда не надоест!

В отличие от всего остального. Я по-прежнему здоров, в актуальном 1935 году выгляжу и чувствую себя физически на все те же двадцать лет, но… Но морально я устал до часовых сидений у камина с направленным на пламя пустым взглядом и пустоте в голове. Шутка ли — больше сорока лет на троне сижу, причем не абы как, а в процессе нарастив свое государство до де-факто всей планеты. Да, Японская Империя (занимает теперь еще и всю Южную Америку) формально независима, но мы с нею и объединенным над-государственной надстройкой (работает, потому что иначе я приду и всех поубиваю) Индокитаем по итогу закончившейся в 1929 году Второй Мировой подписали замечательные бумажки с реально вечным миром и не собираемся пытаться разжигать новой войны. Незачем — всем трем доминионам хватает ресурсов и работы по поддержанию управляемости государством. Трудная эта задача — человеческий материал беспрецедентно пестрый, и очень трудно заставить его пусть не шагать в едином строю, но хотя бы не мешать жить самим себе.