Она молчала, обдумывая мои слова. Я почти физически ощущал ее колебания — как маятник качается между жестокой необходимостью и человечностью. Где-то в глубине фабрики послышался грохот упавшего предмета, и мы оба вздрогнули.

Марта подошла к стене, где висела старая карта города. Её пальцы скользнули по потрепанной бумаге, остановившись на районе, где жила банда Эда.

— Знаешь, я была такой же, как ты, — вдруг сказала она, не оборачиваясь. — Верила, что можно победить, не запачкав рук. Что справедливость восторжествует, если мы будем бороться честно.

В её голосе звучала такая горечь, что у меня перехватило дыхание.

— А потом Серые сожгли заживо мою семью, — продолжила она, и я увидел, как дрогнули её плечи. — Мужа и двоих детей. Чтобы я выдала своих товарищей. И знаешь, что было самым страшным? — Она повернулась ко мне, и я увидел в её глазах боль, которую время не смогло притупить. — Я всё равно не выдала их. Смотрела, как горит мой дом, и молчала.

Тишина обрушилась на нас, тяжелая и удушающая. Я не знал, что сказать, какие слова могли бы хоть как-то утешить такую потерю.

— Хорошо, — наконец сказала она, резко поднявшись. Стул скрипнул по полу. — Мы найдем другой способ. Без невинных жертв… насколько это возможно.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я, чувствуя себя ничтожным после её исповеди. Моя маленькая победа вдруг показалась такой пустой.

— Не благодари раньше времени, — Марта собрала бумаги и сложила их в папку. Её движения были резкими, выдавая внутреннюю борьбу. — Это усложнит нашу задачу. И не все в сопротивлении будут довольны.

— Я понимаю.

— Хорошо, если так, — она направилась к двери, но остановилась, положив руку на ручку. В профиль её лицо казалось высеченным из камня. — И, Макс… Если ты действительно хочешь быть лидером, символом — тебе придется научиться принимать тяжелые решения. Не всегда будет возможность спасти всех.

Марта замолчала на мгновение, затем повернулась ко мне полностью. Её глаза были похожи на два осколка льда.

— И еще кое-что, — сказала она тихо. — Если из-за этого решения погибнет хоть один из моих людей… я лично позабочусь о том, чтобы ты пожалел о своей благородной позиции.

Лев…

Сперва пришла боль. Острая, пульсирующая, она прокатилась от запястья до плеча, выворачивая сознание наизнанку. Следом — темнота. Абсолютная и густая, как смола. Далее — тяжесть. Лев Иванович чувствовал, как на его грудь давит что-то массивное.

Он закашлялся. Воздух был спёртым, наполненным пылью и запахом крови. Его крови. Левая рука висела плетью, и даже в темноте он понимал, что она сломана.

Что произошло? События последних минут прокручивались в голове обрывками. Одаренный менталист Максим. Нападение Эда.

Эд, чтоб его! Этот ублюдок в последний момент собрал остатки эфира и обрушил своды тоннеля. И если бы не рефлексы, отточенные годами службы, Лев был бы сейчас погребён под тоннами бетона. В последний момент он успел выставить телекинетический щит над головой, но волна обрушения всё равно настигла его, отбросив назад и завалив обломками. Впрочем, щит выдержал основной удар.

Агент зажмурился и глубоко вдохнул, борясь с нарастающей болью. Кромешная тьма давила на разум, но он не для этого столько времени служил чтобы позволить себе слабость. Соберись, Лев. Ты не погибнешь в этой крысиной норе.

Он сконцентрировался, собирая остатки эфира. Тот отзывался неохотно, как будто ноющая боль в руке мешала каналам проводить энергию.

Наконец, Лев ощутил знакомое тепло, растекающееся по телу, и мир вокруг осветился призрачным сиянием. Теперь он различал обломки, нависавшие над ним, и воспринимал узкое пространство, в котором оказался заперт. Убедившись, что над ним нет ничего критического, что может его раздавить, агент начал медленно расчищать завал, используя телекинез.

Левитация камней давалась с трудом. Каждое движение отзывалось болью в сломанной руке, эфир таял непривычно быстро. Но агент упорно прокладывал себе путь к свободе, сдвигая завалы один за другим.

Минуты складывались в часы. Или так казалось в кромешной темноте подземелья. Пот заливал глаза, смешиваясь с кровью из рассеченной брови. Без очков, потерянных при обрушении, мир казался размытым, нечетким. Но Лев упрямо продолжал работать, игнорируя усталость и боль.

Наконец, один из камней поддался легче остальных. За ним — еще один. И вдруг Лев почувствовал движение воздуха на лице. Свежий, не затхлый. Это придало ему сил.