— Сто тысяч.

— Сто тысяч? — По лицу Бобра поползла было улыбка, но в следующий момент исчезла. — Сто тысяч чего?

— Долларов, — пояснила Валя с таким видом, словно всю жизнь имела дело исключительно с американской валютой.

— Сто тысяч долларов? — Константин даже позабыл о своей роли невозмутимого и непробиваемого хозяина жизни.

— Сто тысяч долларов.

— Да у тебя чердак на месте? Сто тысяч! Ни хрена себе! — Он всплеснул руками.

— А что ты ожидал услышать? Сто тысяч рублей?

— У тебя все дома?!

— Если ты забыл, то у меня никого дома нет. И самого дома тоже уже нет.

— Да, но… — Бобров быстро возвращался к прежнему своему состоянию непоколебимости. — Наверное, не стоит цифры с потолка слизывать.

— Почему же с потолка?

— А потому, что фирмочка твоего папы не стоила и десяти штук! Даже старыми.

— Тогда были другие цены.

— Да я смотрю, ты на редкость подкованная зечка. Но должен заметить, что состояние дел было не лучшее и пришлось ой как попотеть, чтобы спасти фирму и вывести на сегодняшний уровень. Знаешь, как это называется?

— Знаю. Ты шесть лет крутил мои бабки. И на них теперь набежали еще проценты. Счетчик это называется.

— Ого! Передовая терминология с самого острия современной экономической мысли! Поздравляю. Только… — Он вдруг замолчал.

Пауза затягивалась.

— Что «только»? — не выдержала наконец Валя.

— Ладно, — помрачнев, махнул рукой Бобров. — Но только давай договоримся, что, получив эти бабки, ты исчезаешь из моей жизни.

— А ты из моей, — кивнула Валя и улыбнулась своей мрачной шутке.

— Обязательно. Получаешь свою капусту, и разбегаемся. Только нужно сделать кое-что, чтобы спать нам с тобой спокойно. Ты — отдельно, я — отдельно. — Бобру, как и Вале, понравилась собственная шутка, он тоже улыбнулся.

Два человека улыбнулись друг другу. Каждый вроде бы своей шутке, а на самом деле оба ощущали у себя за пазухой припасенный камень.

— Значит, так. — Бобров извлек из ящика стола прямоугольный сверток и бережно положил его перед собой.

Валя опасливо покосилась на сверток.

— Здесь, — Костя бережно, словно котенка, погладил сверток, — почти двадцать штук. В рублях. Думаю, что, учитывая твою биографию, путаться тебе с валютой нецелесообразно. Я, честно говоря, думал, что этого хватит, но ты, как я погляжу…

— Двадцать тысяч? — Валя выхватила из его речи главное.

— Да, двадцать тысяч. Остальное я соберу и обналичу в течение недели. Тебе, кстати, тоже не с руки таскать все деньги в одном мешке.

— Я сама разберусь, — отрезала Валя.

— Верю, — с готовностью закивал Костя. — И еще. Мы напишем по бумажке.

Валя насторожилась.

— Ты напишешь, что не имеешь ко мне никаких претензий и что получила от меня… — Он щелкнул пальцами по свертку. — Я напишу расписку, что обязуюсь вернуть тебе восемьдесят штук зелени в качестве погашения долга твоему отцу. К концу недели. Потом ты забираешь первый взнос, мы меняемся бумажками и в следующий раз встречаемся здесь же в субботу. Тогда я передам тебе остальные бабки, а ты мне — расписку. И мы квиты. Идет?

Пару минут Валя думала. Бобров ей не мешал. Он извлек из коробки на столе тонкую сигару, закурил и принялся спокойно пускать в потолок колечки.

— Откуда я знаю, что в свертке деньги? — наконец спросила Валя, прищурившись.

Бобров пожал плечами, ловким движением сорвал бумагу со свертка и толкнул по глади стола запаянные в целлофан пачки стотысячных банкнот.

Валя остановила скользящий к ней увесистый кирпичик и зачарованно уставилась на уголки просвечивающих сквозь мутноватую пленку купюр. Она пыталась перевести сумму в доллары, но от волнения ничего не получалось.

— Рисуй. — Бобров тем же путем послал ей небольшую стопку писчей бумаги и бросил ручку.

Валя медленно взяла ручку и подняла глаза на человека, только что оплатившего собственное убийство.

— Что писать? — спросила она.

— Ну, пиши… как там у вас?.. маляву, что претензий ко мне лично и фирме «Братья Бобровы» не имеешь… тыры-пыры, подпись, дата.

Валя начала писать. Бобров тоже склонился над столом.

— На! — Закончив писать, Валя протянула Боброву листок.

Тот схватил его и жадно прочел. Потом взял со стола свою расписку и протянул Вале.

— Тут несколько больше, потому что курс не ровно шесть. Я округлил в твою пользу, — пояснил он.