Наступила ночь, серая и безрадостная, как и его дни. Ночь, где серые мечты, с хрустом — и в мгновение ока — превращались в ещё более серые и тупые сны. И именно в эту ночь, его мир должен был — наконец таки — перевернутся — с «ног на голову», «срывая все те нити» что держали — его «столь» — жалкое — и пошлое — «существование».

Прозвенел какой-то гул. Настолько резкий, что Рей тут же подскочил со стула, откинув наушники и стал осматриваться, пытаясь понять, что происходит.

Все предметы в квартире странно дергались и словно вибрировали, а его старые стены — вдруг стали покрываться мелкими — паучьими — трещинками.

Окно трясло, как будто где-то неподалёку проносился проходящий поезд.

В голове появилась сильная боль, словно — кто то «стальным» прутом пытался пробить его лоб. А его разум начал распадаться на куски, где — не было — не ясности не покоя — лишь бессмысленный и отвратительный — хаос, где — всё стало — бессмысленным и бесцветным, как он сам.

«Что за хуйня?» — прошептал Рей, схватившись руками за голову, словно пытаясь удержать мозг от того, что бы выпрыгнуть — из столь — больной и такой — ничтожной — «скорлупы».

Изо рта вырвался странный вздох, словно он «умирал» и его дыхание стало слабым и хрипящим. В квартире словно резко — «выключился» весь «фальшивый свет» и настал — холод и зловещая — тьма.

Последнее, что увидел Рей, прежде чем его сознание полностью угасло — это то, как всё вокруг него исказилось и деформировалось и всё стало, похожим на жуткую мясорубку, где все цвета слились — в дикой агонии и, казалось, что его — «тянуло вниз» в какой-то «мрачный омут» давая понять что — пора с этим всем «закончить», а где «его душа» — словно «послушная марионетка» что так долго ждала «свободы», и — снова должна провалиться — в новую — и столь жуткую — бездну где, ни кому — до него — больше — уже не будет — никакого — дела. А перед его глазами всё завертелось со странной скоростью.

…В этой реальности. Рей был одним из тех «пропавших трёх», но пока еще об этом не знал. Мир, к которому он так долго не принадлежал и где прятался, решил с ним поиграться.

И его приключения — вновь — должны были — продолжиться — но «там» где всё — уже — не будет как — раньше. И где — всё пойдёт — совсем по другому «сценарию» — где ему, опять же — предстояло сделать — не простой — «выбор» — где, теперь он — не должен был — опять — прогнуться — под — столь пошлую и отвратительную — «реальность», которая — по — «их» меркам — должна была показать ему — его — бессилие — но Рей в это раз — был — совсем — другим — и это понимал, — не только он — но и весь мир — куда — «его ждала» — его долгожданная — и столь кровавая — «свобода» — во всей — своей — столь мрачной и — «извращенной» — «красе»!

Гул стих так же внезапно, как и появился. Рея словно выплюнуло из чрева какой-то чудовищной утробы, и он с размаху приземлился на что-то жёсткое и холодное, словно на кусок необработанного камня. Всё его тело ныло, словно его всю ночь, усердно избивали — битами по старым, гнилым костям, что походили на «хлам», а голова, раскалывалась на миллионы частей. Веки, казались свинцовыми плитами и слипались от какой-то липкой грязи, а во рту отвратительным вкусом пыли и ржавчины, словно он, всё это время, старательно «терся» головой об кучу гнилых отходов.

«Что… чёрт возьми…» — прохрипел он, пытаясь поднять свою «руку» к верху, словно пытался поймать ускользающий лучик надежды. Его пальцы с отвращением коснулись шершавой поверхности, словно каменной кладки, но это было больше похоже на, какую-то потрескавшуюся и прогнившую, корку — небрежно, налепленной, на этот проклятый — «каземат». Открыв глаза, он не увидел знакомого потолка своей квартиры, — нет — его глаза обдала жуткая картина — каких-то странных и корявых — конструкций, уходящих высоко в, не менее уродливое «небо». И вместо уютного потолка его встретили — голые стены. Высокие стены уходили вверх, давя своим масштабом.

Это место, откровенно говоря, было похожа на задницу циклопа — совсем не походило на его захламленную комнату. Рей лежал на широком, и холодной — каменной плите, — как и те «памятники» — что всегда устанавливали на «могилы». И все «его прежнее» — «было далеко», на столько — что казалось, что все «прошлое» стало, — как «фальшивое и „тупое воспоминание“ — из „старой и искорёженной реальности“. Его окружали высокие стены, сделанные из чёрного обсидианового камня, что зловеще „поблескивали“ — в тени и уходили — далеко в серое небо. „Откуда тут это «дерьмо» взялось?“ — пронеслась мысль в голове. Это место походило — на заброшенную и проклятую цитадель. От этого гнетущего величия по телу бегали мурашки, которые напоминали полчище мелких тараканов, а холодный и промозглый ветер ледяными руками хватал, обнаженные и натруженные — его плечи, давая понять — что он попал в какой-то — 'гнилой » холодильник", где теперь его будут «хранить» до — поры, до времени. Над головой, как «вороны», клубились серые, тяжелые тучи, — с гнилой изнанки — которых вот-вот должен — был пойти «проклятый дождь» — пропитав — своей «мерзостью» всё это «место», словно — они — были предвестники — чего то «плохого», как будто все несчастья «разом решили собраться» в этом — проклятом и заброшенном — «сарае» в который Рей «так старательно» — умудрился «влезть». Воздух был пропитан запахом гари и серы, что обжигало ноздри, и душило лёгкие, вызывая дикую тошноту, но при этом в его животе как то — сжималось всё от — зловещего предчувствия и грядущей «неизбежности».

С трудом сев, словно его тело пыталось — противится его «проклятому разуму», Рей начал осматриваться. Он походил — на «живой» «мусор», которого тупо — достали из мешка — с останками его прошлого. Его одежда превратилась в «лохмотья», покрытые копотью, и какой-то липкой — мерзкой — «дрянью». Ноги и руки да и вообще всё тело болело, словно их всю ночь старательно — молотили, бейсбольными битами — дабы показать, кто на самом деле — тут — «хозяин». И старые, и смазанные царапины и ссадины украшали — его истерзанную, и бледную кожу — словно некая карта, боли — где он был — проводником — в этот жуткий «лабиринт безысходности». Внутри его, царила странная и давящая пустота, которая с каждой секундой — перерождалась, в дикий и пронизывающий — ужас, что сковывал всё его тело — и всё — его — и так — «разрушенное бытие».