Даже в этой фразе звучали оттенки неправды, и я всё-таки разозлился.

— Нет, когда в ней проснулась магия, — едкая ирония. — Что за глупые вопросы? Разумеется в момент обнаружения.

Иллария вновь потупилась:

— Ей было около полугода, ваша милость.

Как ни парадоксально, но снова ложь.

— Вы пытались что-то выяснить о её родителях? Вам известны их имена?

Директриса замотала головой, потом сказала:

— Мы не выясняем. Да и откуда у нас такие возможности? Детей приносят отовсюду, монастырь — единственное место в округе, где могут принять и воспитать брошенного ребёнка.

— Ребёнка женского пола, — не преминул уточнить я.

Иллария развела руками, словно извиняясь, и неожиданно добавила:

— Мальчиков мы тоже принимаем, но пересылаем в мужской монастырь.

А вот в этих словах лжи не звучало, и я хмыкнул. Тут же вернулся к изначальной теме:

— Так вы знали её родителей?

— Да откуда же, ваша милость? — В этот раз скорее правда, но с толикой лжи.

Всё. Мне надоело, и я сказал прямо:

— Мне некогда играть в эти игры, уважаемая. — Последнее слово подчеркнул голосом, и уважения там, разумеется, не было.

— Да уж какие игры, господин Огненный лорд! — женщина вздрогнула и всплеснула руками. Она не просто испугалась, а пришла в ужас. Боится, что подвергну пыткам? А ведь я могу!

— Ева, — произнёс я, напоминая о том, ради чего пришёл.

Илария меня точно услышала, но вместо честных ответов вновь затараторила:

— Её подбросили к дверям монастыря восемнадцать лет назад, пелёнки были старые, родителей мы не знаем и знать не можем. Но Ева добрая, хорошая девочка, и то, что в ней проснулась огненная магия, большое благо!

Та-ак…

Я сделал шаг вперёд. И ещё один, и третий… Женщина знала как сильно рискует. Не дура, понимала, что врать Лорду опаснее, чем любому из человеческих королей.

Но и говорить правду она не собиралась! Не собиралась или… не могла?

Перейдя в состояние концентрации, я присмотрелся к её ауре. Никогда не разглядывал ауры монахинь, видимо поэтому и удивился, обнаружив целую россыпь невидимых простому глазу ментальных печатей — одна из них сейчас мерцала.

— Та-ак, — протянул я уже вслух.

Клятва на крови. Люди подчас глупы, раздают подобные направо и налево. А самое неприятное — против таких обетов любая магия бессильна. Иллария даже под пытками не скажет! Просто не сможет сказать.

Женщина даже не сжалась, а скукожилась под моим полыхающим взглядом. Губы беззвучно шептали какие-то слова, видимо умоляли пощадить.

А я действительно хотел убивать! И не только директрису, а всех тех, кто стоит между мной и этой тайной.

Ну и ещё одно, уже неприятно-закономерное — стоило мне нащупать ниточку, поверить, что вот-вот приближусь к разгадке, как снова тупик. Тупик! Р-р-р!

Я качнулся назад и сделал глубокий вдох, возвращая себе спокойствие. Потом потребовал:

— Скажите всё, что можете сказать. Это в ваших интересах, и в интересах Евы.

Собеседница замотала головой.

— Я могу сказать лишь то, что уже сказала, — глядя в пол, промотала она.

— Яс-сно… — Никогда не замечал за собой змеиного шипения, а вот надо же, вырвалось.

Одарив директрису прощальным исцеляющим взглядом, я направился к двери. Распахнув её, шагнул на этот убогий общий балкон и невольно притормозил, обнаружив возле кабинета дрожащую девицу.

Девица напомнила Еву в день нашего знакомства. Ужасное платье, сильно изношенная обувь и самый замученный вид. От Евы её отличали внешность и настрой — воспитанница школы была темноволосой, круглолицей, со светлыми, как небо, глазами. Она обнимала потрёпанную худую котомку, а по щекам катились слёзы. Лицо было красным, а глаза опухшими — словно плакала всю ночь напролёт.

Илария, которая успела опомниться и, проявляя вежливость, поспешила проводить гостя, заметив девицу обеспокоилась:

— Что ты тут делаешь?

— Вы велели прийти утром на рассвете, — пролепетала эта болезная. — Вот я и пришла.

— Кыш отсюда, — прошептала директриса. — Позже зайдёшь.

Девица вздрогнула и попятилась, протирая видавшим виды платьем, стену. Мне не было никакого дела, но я вдруг заинтересовался. Повернулся к воспитаннице и спросил:

— Что случилось?

Круглолицая вздрогнула, слёзы покатились с новой силой.

— Да ничего особенного, ваша милость, — попыталась вмешаться директриса.