Шрифт:
IV
Утром были два неожиданных звонка.
Во-первых, позвонила Валентина. И когда я услышала ее кокетливое: "Ал-ле, я тебя не разбудила?" - я вспомнила, что мы не общались по телефону уже целых два дня, а это было из ряда вон выходящим событием. И тут же вспомнилось, что она - а не я - будет играть Ларису. На душе чуть скребануло, но я не дала развиться этому некрасивому чувству - чувству зависти.
– Нет, конечно, я даже позавтракала уже.
– И зарядку сделала?
– Ну да.
– Счастливая ты, Машка.
– С чего бы?
– А не ленивая. Не то, что я.
– Хватит прикидываться, девушка. Как жизнь-то?
– Слушай, тороплюсь на читку, а у нас замена - Серега загремел в Боткинские с дизентерией.
– Какая благородная болезнь, - восхитилась я.
– Как он умудрился?
– Винограда поел на презентации. Ночью чуть концы не отдал - сестренка его звонила.
– А замену уже нашли?
– Да, у Юрки какой-то приятель - каскадер. Так что в два сегодня соберемся. Ты можешь?
– В два могу, но к четырем мне еще в больницу.
– И у тебя больные? Кто? Мама? Папа?
– Валя говорила встревоженно и искренне - она любила моих родителей.
– Слава богу, не они. Черешков попал под машину.
– Наш ювелир? А его как угораздило?
– Да вот - угораздило, при встрече расскажу.
– Ну, тогда до встречи.
Никогда, никогда я не поссорюсь с Валькой. Никогда не буду выяснять, даже мысленно, кто из нас талантливее. Никогда актерское самолюбие не победит мою душевную к ней расположенность. Вот так мудро приказала я себе поступать, когда повесила трубку.
Вновь раздался телефонный звонок. И камушек мой тотчас пробудился ото сна, в котором пребывал с ночи. Очевидно, звонит кто-то нехороший. Нехорошим оказался Бурелом.
– Мария Николаевна, - сказал он, - я обещал вам, что мы продолжим наш разговор сегодня, но не выходит. А вы уж, будьте так добры, не убегайте вечером от моего Николая.
– Лев Петрович, я вам так благодарна, но ведь раньше я обходилась без вашей машины, меня встречал папа, он и впредь может меня встречать.
– Да, батя у вас боевой.
Мне не понравилась насмешка.
– Папа воевал в пехоте и может еще постоять и за себя и за нас.
– Воевал?
– Бурелом искренне удивился.
– Не молод ли?
– Он начал войну разведчиком, сыном полка в десять лет.
– Ну что ж, - Бурелом что-то там взвесил.
– Пехота - это хорошо. Но тем не менее в нынешних условиях мой Николай надежнее. Вы меня поняли?
Чего тут было не понять: мне приказывали. И не было сил не подчиниться. "Какая шубка!" Повторения не хотелось.
Скидывая дубленку, я скороговоркой проинформировала:
– Всем - привет! И пламенное пожелание - репетировать в пожарном порядке - весь график горит! А в ответ услышала:
– Вот болван, я-то думал, что из всех присутствующих один постоянно горю на работе!..
Я посмотрела в сторону говорившего. И замерла. Ослепляя голливудской улыбкой обаятельного и хитрого волка, на меня иронически взирал незнакомец.
– Это кто?
– спросила я, несколько даже хамовато от замешательства.
– Наш Феникс во плоти, - ответил Юрка, - знаменитый каскадер всех времен и народов Лев Петрович Новицкий.
Я даже охнула про себя, а вслух сказала:
– Столько львов развелось, что человеку пора от них прятаться за решетку.
Шутки не поняли, но посмеялись, а я ничего не стала объяснять.
Юрка ревниво поглядывал на нас со Львом, пока мы знакомились. Все-таки мужчины, гораздо чаше женщин, выступают в роли собаки на сене. Как бы там ни было, Юрка первым, может быть, раньше меня самой, заметил, что Лев мне понравился, что меня потянуло к нему. С Юркой мы расстались полгода назад. Расставание для меня было болезненным, и Лев был первым мужчиной, с которым мне захотелось пофлиртовать. Все-таки симпатии и антипатии - дело сложное и дело темное. Я абсолютно ничего об этом Льве еще не знала, но мне уже нравилось встречаться с ним взглядами, и когда - по роли - он возложил на меня свою дедморозовскую длань - я - не Снегурочка, а Маша - была пронзена от макушки до пяток давно не испытываемой сексуальной истомой.
Феникс - иначе я его уже не могла воспринимать - балагурил, отпускал язвительные шуточки, рассказывая байки, заставлял смотреть на себя. И это было несомненным признаком въевшейся в нутро артистичности. Феникс был насквозь театральным человеком, к тому же явно одаренным. Когда-то похожие качества так привлекали меня в Юре...
– Имей в виду, - бросил мне Юрка, когда я выскакивала на улицу, - Лев мне приятель, но истина дороже: он отчаянный бабник.
– Даже отчаяннее тебя?
– спросила я. И, не дожидаясь ответа, побежала на остановку автобуса.