— «Сын, поздравляю, ты снова стал отцом! Причем дважды! На второй день месяца просинец, твоя жена Анна родила двух сыновей. Двойню! К счастью не близнецов, а двойняшек. Старший темноволосый, младший — блондин. Оба весом каждый больше пяти фунтов, здоровы. Молодая мать чувствует себя хорошо. Только пришлось взять кормилицу, потому, что одной Анне будет тяжело выкормить двойню. Первый месяц она справится, а потом будет помогать кормилица. Так что не нервничай, все хорошо, спокойно работай на благо России! Только крестить придется без тебя. Имена уже есть. Старший Михаил, по имени крестного отца (Угадай, кого?). Младший — Федор. Его крестным отцом станет Шереметьев. Крестными матерями станут Марфа и княгиня Черкасская. Отец».

Михаил совершенно невежливо выхватил письмо из рук князя Мезецкого и перечел. Все точно. Он стал отцом двух мальчишек. Побратим на него не злится, раз стал крестным отцом старшего княжича, наследника. Значит, можно рискнуть. Шведы не решатся выкрасть отца крестника царя. Война им совершенно не нужна. Да и крестные матери — жена Филарета, мать царя и сестра Филарета, его тетка! Так что, вперед, раскрываемся перед Делагарди и уговариваем, слегка шантажируя тем, что он показал мне план того неудачного штурма Варлаамовой башни, тем самым фактически, сорвав его! Но почему роды так рано? По их расчетам они ждали только после рождества. Извинившись перед послами, и обещав догнать их позднее, Михаил побежал к лекарю, сопровождавшему посольство. Тот посмеялся и объяснил взволнованному молодому отцу, что при двойне это нормально. Конечно, сильная целительница не могла не знать о двойне, но, видимо, решила ему не говорить, что бы не волновать, или сделать сюрприз. Михаил решил, что вернувшись, поговорит с Анной. К черту такие сюрпризы!

Приказал запрягать Черта в легкие санки, теперь нет смысла прятать приметного коня. Посольство догнал на подъезде к Столбово. Передал Черта в руки конюхов, специально ездившим вместе с кучерами для присмотра за лошадьми, и прошел в шатер для переговоров. Мезецкой подмигнул и спросил:

— К лекарю бегал?

Михаил кивнул.

— Я только хотел тебе сказать, что для двойни это нормально. У меня жена третий раз двойню приносит. Уже спать с ней боюсь. Четыре парня и две девки. Род небогатый, как пристраивать буду?

— Пришли жену к моей Анне, когда вернешься. Ей бабушка рецепт давала, травок секретных, бабьих. Она мне не говорит, но я-то знаю, что она детей рожает, не когда Бог пошлет, а когда сама захочет. Запомнил, как бабушка ее поила, как только поженились, и неясно было, как мои родители к этому отнесутся.

— Пришлю, спасибо! Давай слушать, что опять шведы вещать будут!

Якоб Делагарди хмуро бродил по временному городку шведского посольства. Опять несколько часов говорильни. Никак упрямые русские не соглашаются отдать так приглянувшуюся ему Ладогу. Да, город северный, даже севернее Ревеля, где отец купил дом, после побега из Франции. Но какой привлекательный! Он все переживал о потерях земельных угодий и родового замка во Франции. А тут целая крепость! Их Гарди раз в пять, нет, в десять меньше! И ценна не землями. Виноград даже в Ревеле расти не будет, ценен торговыми путями. А если вся, нет, почти вся торговля с Европой у России через Швецию пойдет, русские на это уже согласились, отдав все приневье, то перспективы такие! Хотя нет, не вся, к сожалению! Север с Архангельском остался за англичанами. Недаром Джон Меррик надрывается, мир помогает заключать! Его Московская компания самые вкусные куски отхватила. Меха, мед, воск, и коноплю. Но торговать могут только четыре-пять месяцев в году. Потом замерзает море. Вот тут мы с ними договор и заключим, пусть в Ладоге свою контору открывают, нам, то есть мне, пошлину платят! Не хотят англичане, вот и крутятся! Да и для русских этот городок чем-то важен. Что-то давнее, с первыми правителями Руси связанное. Но первый-то вроде швед был, то есть варяг, норманн. Но Норвегия все равно под Швецией, так что швед!

Позвали на переговоры. Проходя в шатер заметил коня. Знакомый конь. Только не под седлом, а запряжен в легкие санки. Подошел, спросил, чей? Толмач, шедший рядом с ним, обратился к конюху, обтиравшему жеребца. Оказалось, принадлежит русскому, младшему сыну знатного и родовитого князя Муромского, Михаилу. Интересно. Хотя, Густав-Адольф рассказывал, что слуга погибшего хозяина жив остался, мог жеребца и продать. Особенно, если решил на родину с помощью Московской компании вернуться, там у виконта вроде депозит был. Тогда через Москву поехал, там жеребца и продал. Но на нынешнего его хозяина следовало бы взглянуть попристальнее! Попросил личного переводчика узнать, кто из гостей молодой Муромский.

Переводчик не подвел. О чем-то пошептался со слугами, готовящими помещение, потом подошел к нему и прошептал:

— Рядом с Мезецким, молодой, улыбается.

Якоб, сидящий напротив Мезецкого, присмотрелся. Обычный русский молодой человек. Усы, бородка, по молодости еще небольшая, да и стрижет ее, видно, модничает. Платье русское, широкое, мехами дорогими отделано. Шапка, как у Мезецкого. Князя. Приезжает он в обычной, меховой, потом круглую с мехом надевает, похожа на царскую, но попроще, верх из парчи, не золотой, но богато расшитый, и крестом с каменьями не увенчана. Значит, равные по титулу, в русском обществе шапка играет, пожалуй, даже большую роль, чем венцы и короны в Европе. Но в лице и повадках, жестах, что-то знакомое проглядывает.

— «В перерыве подойду, спрошу по-франкски, прямо. По старому имени назову. Если русский — не поймет, позову переводчика и спрошу насчет коня». — Решил Якоб.

Дождался перерыва, молодой князь отошел в сторону, достал какую-то бумагу и стал перечитывать. Якоб подошел, и спросил на родном языке:

— Виконт Мори, неужели вы выжили?

И столкнулся со спокойным, чуть насмешливым взглядом русского аристократа.

Михаил Романов впервые столкнулся с таким яростным сопротивлением матери его свадьбе с понравившейся девушкой. Не только тем, что была очень похожа на первое его увлечение, Анну, жену его друга, побратима и тезки, но и приятным обхождением будущей жены. Он подозревал, что родственники, насторожившиеся после провальной первой встречи, насторожились и переговорили в Марией, после чего она больше нрав свой не показывала, была кротка, ласкова в разговоре. Они много общего нашли в детских годах обоих. Мария рассказала о сиротских детских годах, проведенных в приюте, по вине трусливой повивальной бабки, и как ее чудом узнала родная мать по родинке, которая имелась у ее матери и бабки, и как изменилась ее жизнь после этого. Михаил вспоминал тяжелые детские годы, когда его с сестрой оторвали от родителей и сослали в строгий монастырь в Белозерье, фактически в тюрьму. Откуда их спасла тетка, сестра отца, рискуя, так как сама при Годунове жила под надзором. Так что было в их детстве что-то общее. И вот, болезнь. И заключение, что больная невеста ему не годится! Но, вот, ее дядя утверждает, что она просто объелась, посидела на постной пище, и все прошло, снова здорова. А мать говорит, что нездоровая девушка не сможет выносить здорового отпрыска. Сам Михаил не вполне здоров, значит, невеста должна быть здоровее его. А Мария больна, это явно.

Раньше он всегда добивался своего, но тут стеной встали и матушка, и тетушки, и братья двоюродные. А Миша, единственный, кому он бы поверил безоговорочно, был отослан на переговоры со шведами, которые никак не продвигались! Стоп, Мишу отослали, но Анна-то здесь! Пусть ребенка ждет, и посещать жен на последнем месяце неприлично, но он-то царь! И ситуация к самому краю подошла. Марию уже выселили из дворца, но пока она жила в доме бабушки, на Москве! Медлить нельзя, ее в любой день могут услать куда-то далеко, за Урал, и вернуть будет сложно!