Воодушевляющее напутствие, нечего сказать. Но вот в том, как себя вёл сейчас Сортон, чувствовался подвох, и в мою душу закрались нехорошие предчувствия.

– Думаете, что не доеду до главы?

Сортон отрицательно замотал головой: – Не-а. Пока вся грязь как следует не просохнет, по тракту никто не ездит, иначе увязнуть колёсами легче лёгкого, а потом и сгинуть, не сумев выбраться. Нет, ты, конечно, можешь попытаться пешком дотопать до Гролайя, но... Приключение будет захватывающее, правда, недолгое. У нас тут волки водятся, если ты не в курсе. Зима на этот раз неожиданно затянулась, в лесах не вся живность из нор повыбиралась, голодно серым... Но, как знаешь, мешать не буду. Может, даже вспомню о том, что ты существовала. Когда-нибудь.

От досады у меня даже зубы заскрипели. Это надо же так вляпаться! Придётся торчать в Веройсе ещё неизвестно сколько времени. Погода не радовала стабильностью, так как днём солнце сильно нагревало покрытую ледяной коркой землю, из-за чего повсюду бежали ручьи, а перемещаться по дорожкам становилось опасно, ибо поскользнуться было легче лёгкого, даже на реке то тут, то там возникали промоины, а ночью всё это подмерзало. От этих «качелей» устали все, но, увы, поделать ничего было нельзя, лишь смириться и надеяться, что весна всё-таки перестанет шляться чёрт знает где, словно потерявшаяся хмельная девка, и, наконец-то, нормально вступит в свои права.

Довольный произведённым на меня эффектом, Сортон довольно хекнул и бодро потопал в сторону своего дома. Проклиная всё на свете, но так, чтобы никто не услышал, я добралась до собственного крыльца. Отперев дверь, зашла в сени, а потом со всей злостью швырнула сумку в угол. Хотелось орать и рыдать, бросившись на кровать, благо с родителей Розана за свои услуги смогла стрясти вполне сносные матрас, подушку и одеяло. Но находиться в доме было тяжко, и я решила прогуляться до реки, чтобы проветриться.

Настроение окончательно испортилось, мне стало казаться, что никогда не выберусь из этой проклятой деревни с её двуличными жителями. Память упорно отказывалась возвращаться. Чего я только не пробовала! Даже различные отвары и снадобья, рецепты которых нашла в библиотеке, должного эффекта не дали. Оставалось лишь радоваться тому, что на самом деле не являюсь ведьмой, так как, имей я магический дар, точно угробила бы себя при текущих обстоятельствах.

Даже если опустить проблемы с памятью, все попытки добыть мало-мальски годную информацию, чтобы понять, как всё устроено за пределами Веройсы, потерпели крах. В библиотеке не нашлось ни карты, не описаний местности, а местные особо на контакт не шли, разве что в спину не плевали. Единственные, кто проявлял ко мне интерес и не боялся подходить ближе – это веройские юноши. Однако двигало ими не желание ответить на мои вопросы, а то,что шевелилось в штанах пониже пупка. Под дохами и шубами этого не было видно, зато прекрасно читалось на лицах и по повадкам. Пару раз даже приходилось выдёргивать пруты из плетня, чтобы отходить по шаловливым рукам, а однажды даже сломанной оглоблей, найденной во дворе, отмахивалась. Потом руки больше суток тряслись с непривычки.

Самое поганое, что один из этих юнцов был сыном старосты. Хорошо, что мне Грига до этого показал Ридор, когда тот проходил мимо его дома, иначе точно на неприятности бы нарвалась, сломав ему хребет в запале той самой оглоблей. Хотя соблазн раздробить ему все «шаловливые пальчики», был, ох, как велик! И это ещё меня судьба с Лерхом – младшим сыном старосты, не сталкивала. Но слушок о том, что братья на меня поспорили, до меня уже дошёл, поэтому, завидев кого-то из деревенских поблизости, я приседала, делая вид, что подтягиваю сапог,а на самом деле перекладывала засапожный нож, найденный во время уборки в лаборатории, в рукав шубы.

Я брела вдоль реки, пиная попадающиеся под ноги камни в сторону воды, освободившейся от ледяного плена уже метра на три от берега. Тёмная рябь с плеском принимала в себя мои «дары», добираясь до меня время от времени мелкими брызгами. Наверное, летом здесь будет очень красиво, но когда оно ещё наступит? Я настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу обратила внимание на странный звук, похожий на писк. Скинув с головы тяжёлый капюшон, покрутила головой в разные стороны, пытаясь понять, не ослышалась ли и откуда он раздавался. Как раз впереди река делала небольшой изгиб, образовав нечто вроде небольшого залива, поросшего вдоль кромки густыми камышами, похожими в это время года на распотрошённый веник, воткнутый в землю.

Писк раздавался всё реже и слабее, и я, ругая себя за добросердечность и надеясь не остаться среди шишкастых палок навеки вечные, полезла в хлюпающую топь. Споткнувшись о какую-то корягу, незамеченную из-за жухлых стеблей, едва не свалилась в воду, поблескивающую в каком-то метре от меня. Зато сразу увидела зацепившися за другой конец обломка дерева большой мешок, из которого, как раз-таки, и доносился писк. Кое-как подцепив его отломанной веткой, потянула на себя,а затем достала нож. Несмотря на хорошую заточку, я еле смогла раскромсать задубевшую ткань, а когда развела прореху пошире, то окаменела.

Мёртвая Белка... Собака Сортона. Кому и когда пришла в голову светлая мысль назвать так чёрную, как смоль псину, не смог ответить даже сам староста, к которому я несколько раз заходила, чтобы отдать корзинку и прикупить ещё продуктов. В каждый мой приход Белка рвалась с цепи так, словно я её любимого хозяина расчленять пришла, а не просто проходила мимо, стараясь не задерживаться. На что способны клыки этой милой «собачки», проверять на собственной шкуре как-то не хотелось, потому что вера в то, что она просто хочет со мной познакомиться поближе, не была сильна во мне. Сортон своей охранницей гордился и не упускал шанса потрепать за ушком, если находился во дворе. Поэтому увидеть Белку в мешке я совершенно не ожидала. Судя по широкому следу от ошейника, не снимавшемуся долгие годы, и расстегнуть который мог только староста, так как больше к себе собака никого не подпускала, никто иной, как сам Сортон приложил свои руки ко всему тому, что я обнаружила.