Шрифт:
В общем, далеко не всё то, что можно счесть изобретением, стоит даже пробовать патентовать. Даже для того, чтобы поставить рекорд по количеству патентов.
Чтоб не портить никому выходной, в Могилёв я поехал утром в понедельник, причём выехал в восемь утра, а «жабенваген» оказался достаточно шустрым, даже на зимних ещё дорогах, так что даже успел чуть позже трёх часов отдать укладку с текстом и тубус с чертежами на проверку, получив указание приехать за ними в четверг после обеда. Выйдя из аудитории, я даже пожалел на какое-то время, что попросил подготовить дом к моему приезду сегодня, а не завтра утром, иначе можно было бы заночевать в общежитии. Ага, где надо проветривать, перестилать постель и нечего поесть. Нет уж, тут ехать не больше получаса до горячего ужина, знакомого кабинета и уютной спаленки.
Вечером ещё позвонил Мурлыкину. Узнал, что у тёщи был приступ мнительности в стиле «меня хотя лишить возможности видеть внука», но уже вроде прошёл, благодаря стараниям Маши, которая несколько раз приглашала, оказывается, Екатерину Сергеевну в гости. Но всё ещё за что-то на меня обижается, хоть и сама не может сказать, за что именно. Грустно, но, надеюсь, ко дню рождения тестя она перестанет дуться. Тесть, кстати, похвастался, что через две недели вступает в должность начальника отделения. Но просил досрочно не поздравлять и вообще никому больше не говорить, на всякий случай. Пообещал держать в тайне, заодно поблагодарил за доверие.
Вторник и среду провёл в лаборатории, и дела разгребал, и помогал начальнику в его научной работе, причём мне и самому неожиданно стало интересно, что у него получается. К тому же убедился, что польза от работы точно будет: один из методов химического анализа, который считался достаточно точным, оказался… Если говорить дипломатично — далеко не столь надёжным, как казался. Его исключение из экспертной практики уже окупит наши усилия — во всяком случае, на мой взгляд.
Увидев количество исправлений и замечаний на своей работе я чуть было не впал в панику, но дед успокоил.
«Юра, не вибрируй! Если просто стереть его пометки и ничего не меняя через неделю принести снова, как исправленную работу, то „ошибок“ он найдёт меньше и совсем в других местах».
«Не может такого быть! Неужели он не заметит, что работа та же?!»
«Делать ему больше нечего, как учить наизусть ученические работы. Это проверено многими поколениями студентов, особенно если речь касается чистового варианта, его зачастую вообще не читают, только пролистывают и проверяют правильность применения формул и расчёты».
«Ну, слухи такие ходят…»
«Лично видел в работе, которую нам принесли в качестве образца оформления, и до этого приносили уже три года образец студенческой шуточки, который до нас никто не замечал. И у нас только один из группы обратил внимание. Написано было, дословно: „Поскольку это всё равно никто не будет читать, материал для голов выбираем дерево твёрдых пород, желательно — дуб“, а дальше — формула для расчёта нужного параметра, правильная формула».
«Смешно. Но один случай не показатель».
«Коллега по работе видел в работе своего сокурсника похожую сентенцию: „Поскольку всё равно никто это читать не будет, первичную обмотку трансформатора мотаем колючей проволокой для более надёжной фиксации“. Тот внёс её на спор, и спор выиграл — работа прошла. Ещё один предлагал сердечник для трансформатора сделать из ели. А сколько „закладок“ так и остались не обнаруженными?»
«Надеюсь, мне такого не предложишь?»
«Нет, конечно. Просто не брать близко к сердцу правки на первом варианте черновика».
Меня всё это немного успокоило, так что в пятницу, девятнадцатого марта, я поехал домой уже в нормальном настроении и готовности работать дальше, как планировалось. И через две недели я повёз в Могилёв новый вариант диплома, написанный ещё до того, как сдал на проверку первый. Честно говоря, было страшно, до последнего ждал, что куратор возмутится тем, что он делал другие замечания, но… Преподаватель похвалил за оперативность, сказал, что так гораздо лучше и потребовал моего согласия с этим. Потом, как и говорил дед — он нашёл несколько мест, которые потребовал исправить, «потому что иначе нельзя», видите ли. Причём касались они исключительно оформления либо носили характер чистой вкусовщины. Я уже успокоенный пообещал обязательно учесть и исправить, при том, что знал: у меня лежит готовый, осталось только переплести, дипломный проект, где два из отмеченных мест точно такие же, но есть изменения на других листах. То, что несоответствие перечня чертежей указанному ранее никого не смутило — меня уже не удивляло. Пообещав обязательно добавить недостающее (только с одним не угадали, придётся срочно дочерчивать) был отпущен восвояси.
На сей раз я приехал в Буйничи в воскресенье, четвёртого апреля, и заночевал в общежитии — ничего, не облез и не заболел даже, тем более, что служительницы из ведомства Надежды Петровны приготовили комнату к моему приезду ничуть не хуже горничных, и даже ужин горячий принесли. И всё это за совершенно небольшую по моим нынешним меркам доплату. Зато работу на проверку отдал в понедельник утром, а к обеду уже получил вроде как проверенную. Ещё успел заехать на службу к Мурлыкину, первый день работающему на новой должности, поздравить его с уже точно состоявшимся повышением и передать для намеченного на вечер застолья бочонок акавиты на два с половиной десятка литров и десятилитровый бочонок «Рысюхи златоглазой». Подчинённые тестя охотно помогли занести гостинцы в расположение, и только что не облизывались. А меня ждала ночёвка дома и поездка в Викентьевку, там возникли какие-то вопросы с возобновлением работы карьера. Точнее, работа началась, всё решили, но опять требовалась моя личная подпись. Ничего, Сребренников грозит к августу закончить оформление бумаг на разделение дел семьи и семейного дела (уж простите за сомнительный каламбур), так что случаев, когда нужно сделать крюк в сотню-полторы километров ради того, чтоб поставить пару закорючек ан бумагах станет намного меньше.