О нет, я никогда не страдала нарциссизмом, тем более настолько, чтобы в таком состоянии вместо того, чтобы отлежаться, стремиться к самолюбованию. Просто ещё до этого меня смутила прядь волос, упавшая на глаза, а точнее, её цвет. Сколько себя помню, всегда была обладательницей светло-русой шевелюры или даже больше модном в этом сезоне оттенке «льняной блонд», а вот то, что я увидела перед своим носом, было больше похоже на очень светлый, практически белый цвет. Но не седой точно.

Пока брела к намеченной цели, медленно переставляя ноги, прислушивалась к творящемуся в доме, но если где-то что-то происходило, то точно не на этом этаже, а ниже. Судя по кронам деревьев, я сейчас находилась примерно на третьем, хотя вполне могу ошибаться. Всё-таки как хорошо, что зеркало прикручено к туалетному столику! Оперевшись руками в столешницу, постояла несколько минут, свесив голову, чтобы унять расплывающиеся круги перед глазами, а когда, наконец, посмотрела на себя, едва не упала. Это была не я!

В отражении на меня смотрела белокурая блондинка с пепельного оттенка бровями, под которыми лихорадочно блестели иссиня-голубые глаза, казавшиеся просто огромными на худом, покрытом почти полупрозрачной кожей, лице. Высокие скулы, излишне подчёркнутые ввалившимися щеками, однако намекали, что стоит улыбнуться, как появятся кокетливые ямочки. Я перевела свой взгляд чуть ниже, задержавшись на губах идеальной формы: не слишком тонких, но и не чересчур пухлых, а завершал всё это изящно очерченный подбородок...

Первая мысль, возникшая в голове после того, как немного отошла от шока: после детдома я выглядела и то пухлее, хотя всегда отличалась астеничным телосложением. В целом откормить бы немного это тело, и совсем красоткой стала, а не «бухенвальдским крепышом». Сейчас же ключицы торчали так, что виднелись под тканью платья, словно его и не было. И вот это вот тело ещё лишили еды?! Они тут что, совсем с ума посходили?! Вены просвечивают синевой настолько, что плакать хочется, а «стиральная доска», уходящая в декольте, и вовсе повергала в тоску, если не в ужас. На вид моему отражению сейчас около восемнадцати – двадцати лет с небольшим, в то время как мне совсем недавно исполнилось тридцать два.

Но больше всего меня обеспокоили круги под глазами, нехарактерные ни для результата многочисленных недосыпов, ни долгого голодания. Подозревая худшее, я взяла в руки зеркальце на длинной ручке, лежащее рядом с правой рукой, а затем чуть отогнула ухо, концентрируя своё внимание на отражении. Тёмно-лиловый ободок, замеченный мной, заставил отвести косу в сторону и увидеть гематому, располагающуюся чуть ниже линии роста волос... Перелом основания черепа? Но ведь с такими травмами не живут, а тем более не ходят!

Вцепившись пальцами в край столешницы, медленно опустилась на пуфик, отказываясь верить в происходящее. Это что... получается, что я умерла? И тут, словно решив дать полный ответ на все мои вопросы, в голову хлынул поток смешанных воспоминаний.

Всё это было похоже на нарезку из фрагментов фильмов, перемежающихся между собой, будто разноцветные стёклышки в игрушечном калейдоскопе. Я видела эпизоды из своего детства, затем юности, а потом взрослой жизни, если можно так обозначить десяток лет, предшествовавший последнему дню моей жизни. Да, я всё-таки умерла в результате падения при спуске в подземный переход. Самым необычным, пожалуй, даже странным, было видеть собственное тело в полузастёгнутом пуховике с неестественно откинутой набок головой на гранитных плитах перехода. Причём в этот момент находилась сверху, наблюдая, как подбегают прохожие и спорят, кого вначале вызвать: скорую или полицию.

Но также видела тело юной баронессы Кристины Вербер-Майер, замершее в нелепой позе у подножия лестницы, а также спускающуюся с победоносным видом Доротею. Девушка, а вернее, молодая женщина не видела, кто её толкнул, но сама мизансцена, а также те ощущения горящей кожи между лопаток не оставляли ни малейших сомнений, что ей придала ускорение не кто иная, как «свекровушка, любящая пить кровушку». После того как та убедилась, что ненавистная невестка не дышит и отошла в сторону, словно только что вошла в зал из гостиной, я услышала «Живи и никогда не забывай», после чего Кристина сделала первый вдох, а затем и второй.

Теперь понятны недовольство и раздражительность Доротеи, когда её средняя дочь заметила, что я жива. Точнее тело Кристины, в котором оказалась моя душа. Какие силы притянули меня, а главное – с какой целью, непонятно. Что это был за посыл, и что именно он означал – тоже. Пока единственное, что было предельно ясно – в свою прошлую жизнь я совершенно точно не вернусь, так как Елена Сергеевна Калинкина умерла, назад дороги нет, и придётся мне начать жить заново. Причём, опираясь на разрозненные воспоминания Кристины. Вообще, странная у неё память: такое ощущение, что всё, что её не интересовало, попросту не задерживалось в голове. Было ли это следствием какой-то травмы или просто защитной реакцией психики, пока сложно понять.

Итак, что я имею... Теперь я – Кристина Вильгемина Вербер-Майер, жена барона Ойгена Ристофа Майера. Сирота с возраста пяти лет, воспитывалась в закрытом пансионе, по окончании которого сразу же вышла замуж. Сейчас мне двадцать один год, соответственно, из которых уже три нахожусь в браке. Сразу же после церемонии венчания забеременела, с радостью ждала рождения первенца, но вот где он – провал. Полнейший. Помню только, что роды были сложные, длились то ли два, то ли три дня, а в результате едва не скончалась из-за открывшегося кровотечения. Лекари спасли, но строго-настрого запретили ближайшие двенадцать месяцев снова беременеть, хотя муж настаивал на рождении наследника и всячески этому способствовал, не зная, что принимаю противозачаточные снадобья. Получается, что ребёнок умер? Скорее всего.