— А если я на члене это ограничение прокручу? — поинтересовался я.

— Ну, тогда цех напишет на тебя жалобу императорскому чиновнику по делам иностранцев, а он уж разберётся с тобой, — улыбнулся Фанагор. — Они умеют уже давно — далеко не в первый раз подмастерье не желает бороться за мастерство и ваять шедевр.

— Понятно, — кивнул я. — А на местных это правило распространяется?

— Нет, конечно, ха-ха-ха! — рассмеялся трактирщик. — Но ты уже неместным уродился, поэтому тебе нельзя открывать своё дело без разрешения коллегии мастеров.

— М-хм… — хмыкнул я задумчиво. — Значит, говоришь, мне надо на площадь цеха мастеров?

— Да, если хочешь узнать что-то о кузнечестве, — ответил Фанагор. — Но на многое не рассчитывай — они очень неохотно делятся своими секретами.

— Мне секреты не нужны, — улыбнулся я. — Секреты я и сам знаю.

Расплачиваюсь за очень вкусную картофельную пюрешку и покидаю «Броселианд».

Иду по улице в направлении площади и внимательно рассматриваю байгуев и байгуек. Многие уже рассекают в местных одеяниях, потому что жителям Поднебесной, почему-то, приятно, когда байгуи подражают им в одежде и знают этикет.

Ну, кто-то может и подражает, но я ношу местную одежду потому, что она удобна — мы на разных уровнях…

Впрочем, большинство ходит в нативной одежде, присущей байгуям: мужчины носят разноцветные жакеты, суконные или хлопковые рубахи, странные штаны, отдалённо напоминающие длинные рыболовные сапоги из кожи, а женщины носят монотонные длиннополые платья разных цветов, прикрывающие всё, кроме головы, а на головах носят платки с какими-то шапками из плотной ткани.

«Не знал, что тут шариат», — подумал я. — «Им же тут только лицо платком закрыть и всё».

Пуританская одежда местных женщин очень слабо бьётся с тем, как многие из них зарабатывают вне иностранного квартала — тут же шлюхи вносят немалый вклад в местный ВВП…

Ну и я слышал, что это требование императора — чтобы байгуйки носили строгую одежду, которая должна препятствовать «возбуждению имперских подданных».

— П-с-ст… — прошипела какая-то тётка из переулка.

— Чего тебе? — спросил я.

— Не хочешь поразвлечься? — спросила она.

— Я и так нормально развлекаюсь, — улыбнулся я. — Нет, спасибо.

— Жаль… — вздохнула она и вновь прилипла к стене переулка.

Значит, они и тут успешно промышляют своим чёрным делом, м-хм.

Дохожу до площади и осматриваюсь.

Лавок тут дохрена, но они сильно отличаются от лавок в остальном городе — вывески яркие, цветастые, обязательно с иллюстрацией вида деятельности, но с текстом на латыни.

В противоположном конце площади вижу лавку с вывеской «Taberna magistri fabri Plancherelli».

«Магистри — это мастера, а фабри — кузнеца», — перевёл я. — «А Планшерелли — это Планшереля. О, о нём упоминал Фанагор».

Захожу в лавку и встречаю там знатного вельможу в шёлковом халате, рассматривающего ряд пуленепробиваемых кирас. Такие кирасы отличаются от обычных внешним видом — детали нарочито массивные, а сами кирасы толстые.

— Вот эту — её точно проверяли? — спросил вельможа.

— Да, в правом верхнем углу вмятина от пули, — кивнул высокорослый черноволосый бородач, отличающий особой статью.

Видно по рукам, что кузнец — скорее всего, это сам Планшерель.

— Знаю я ваши «вмятины»… — саркастическим тоном ответил на это вельможа.

— Я веду свои дела честно, — ответил на это бородач. — Клянусь своей честью — я никогда не допускал подделки пулевых вмятин.

— Честь у байгуя? — удивлённо приподнял бровь вельможа. — Ладно, я проверю. Покупаю двадцать вот таких. Когда закончите?

— Три недели, — уверенно ответил Планшерель.

— Меня это устраивает, — кивнул вельможа. — Прощай, байгуй Па.

— Прощайте, господин Кан, — в пояс поклонился кузнец.

Я пропустил этого Кана мимо себя, а тот не удостоил меня даже взглядом. Зато один из трёх его подсирал бросил на меня презрительный взгляд.

«Какой важный курыца!» — подумал я, глядя в спину уходящему вельможе. — «Царь во дворца, царь во дворца! Иди то, делай сюда!»

— Чего-то хотел? — не очень дружелюбно спросил кузнец Планшерель.

— Да, чего-то хотел, — кивнул я. — Ты — мастер-кузнец Планшерель?

— Я, — ответил тот.

— Зови меня Витали, — протянул я ему руку.

За сегодняшний день я пожал в десяток раз больше рук, чем за всё путешествие до Юнцзина — у байгуев рукопожатия в ходу и считаются важным атрибутом социального взаимодействия.