Зато сразу стало понятно, зачем Любов так настойчиво продвигал в мои замы кандидатуру Умнова!

Про покушение на Вязовую и вовсе молчу — обер-камергер боялся, что рано или поздно я узнаю об этой схеме, и решил подложить себе соломки.

Поначалу я никак не мог понять, почему обер-камергер не стал затягивать и провёл Вязовую как моего зама, но когда аудитор закончила говорить — картинка сложилась.

На текущий момент в фондах министерства находилась немыслимая сумма в сто миллионов золотых рублей, и лишь три дня отделяли Любова и стоящих за ним людей от этих денег.

Почему три дня? Именно столько осталось до выплаты по долговым облигациям Империи.

Что самое интересное, официально заём брала Империя, но все деньги находились в распоряжении минфина — раз. И достать их до срока погашения долговых расписок было невозможно — два.

Казалось бы — достань золото из загашника минфина и рассчитайся по всем долговым обязательствам, но нет! По всем бумагам золото проходило, как «Брак», и требовалось выждать три года, прежде чем его можно будет списать.

Списать сто миллионов рублей золотом!

Когда я понял весь размах мошеннической схемы, внутри меня вспыхнул огонь Праведной ярости.

Хотелось выплеснуть эту ярость наружу и выжечь это гнездо воров и казнокрадов!

Подумать только, сто миллионов золотом…

Хорошие дороги, промышленные мануфактуры, рабочие посёлки, с заводами и школами — это ж сколько всего можно было построить! И это я молчу про армию и флот!

А дети… Сколько крестьянских детей все эти годы жили впроголодь?

Я настолько психанул, что на мгновение потерял контроль.

Первым вспыхнул гостевой стул, на котором я сидел, следом занялся огнём ковёр…

Виш что-то шептал в ухо, но я его не слышал — мне хотелось сжечь этот рассадник лжи и несправедливости!

От срыва меня спасла… Вязовая.

Точнее, её глаза.

Во взгляде у аудитора плескался такой животный страх, что мне самому стало не по себе. И этого оказалось достаточно, чтобы Виш, наконец-то, пробился.

— Макс! Возьми себя в руки! Ты же сейчас сожжёшь все меридианы!

Мимоходом отметив, что Виш волнуется не о Вязовой или о дворце, а о моей энергоструктуре, я усилием воли втянул в себя огонь. Вот только пламя, несмотря на все мои усилия, и не думало растворяться во мне.

— Это всё Праведная Ярость, — проворчал Виш. — Зря ты её выпустил.

«Да неужели… — мысленно процедил я. — Лучше подскажи, как быть».

— А никак, — ошарашил меня Виш. — Всё, что ты можешь — стянуть её в одну точку, но долго ты её не продержишь, Макс.

«А мне долго и не надо, — отозвался я, стягивая огонь по совету Виша. — Хватит и недели».

— Ну-ну, — проворчал Виш. — Ещё раз так сорвёшься и всё. Пиши пропало.

«Разберёмся», — отмахнулся я, прессуя яростное пламя в точку.

К счастью, моя воля оказалась сильнее, и спустя несколько минут, у меня под сердцем появился пульсирующий сгусток огня.

— Макс Павлович? — с опаской протянула спрятавшаяся за столом Вязовая. — Вы… в порядке?

— В порядке, Ирина Олеговна, — выдохнул я. — Не переношу несправедливости… Значит, говорите, через три дня этот… золотой брак можно будет списывать?

— Всё верно, — Вязовая убедилась, что моя вспышка гнева осталась позади, и села в кресло. — Те, кто это устроил, заручились протоколом дворцовой стелы. С одной стороны, максимальная безопасность — никто и не подумает, что деньги могут храниться у Империи под носом. С другой — они не могут нарушить договор.

— Постойте, Ирина Олеговна, — я понял, что меня смущало всё это время. — А как вы вообще нашли эту схему? Сомневаюсь, что это… открытая информация.

— Два слова, Макс Павлович, — победно улыбнулась Вязовая. — Монетный двор и брак. Судя по моему опыту, это и есть взятое взаймы золото.

— То есть, вы не уверены? — уточнил я.

— Уверена, — не согласилась Вязовая. — Но всё, что у меня есть — это умозаключения и не связанные на первый взгляд зацепки.

«Виш, что думаешь?».

— Никто бы не стал заключать трёхлетний контракт с дворцовой стелой просто так, — продублировал мои мысли фамильяр. — Я думаю, аудитор права.

— Значит так, Ирина Олеговна, — я шагнул к столу, отчего Вязовая инстинктивно отпрянула к окну.

Её манёвр не укрылся от моего взгляда, и я нахмурился.