— Чего тебе?

— Ты ведь Мороз, да?

— Ну допустим.

— Я ведь проходил в школе. Ты умеешь холод напускать, вещи замораживать и все такое. Дунешь, плюнешь и в ледышку человек превращается, дерево снегом покрывается, заяц на бегу замерзает.

— Допустим.

— Заморозь моих друганов?

— Чего? — он даже чистить перестал и на Женьку посмотрел. — Совсем с ума сошел?

— Дедушка, мы ведь не на один день уезжаем. Быстро только в сказке сказывается… А у нас так дела не решаются, тем более при нынешних обстоятельствах. Я пока вернусь трупы разлагаться начнут. Это же «антисанитария». Может поможешь по-братски?

— Чего? — уже начал злиться Лютый.

— Заморозь их там, покрепче. А я вернусь и похороню. Или давай останемся на ночь. Похороним пацанов, я полы помою и с утра в путь.

— Ты задержать меня здесь хочешь? — спросил вдруг дед. — Выезжаем через пять минут или ляжешь рядом с дружками. Вместе и до конца.

— Так заморозь хотя бы, — взмолился Женька, — Мне же некуда возвращаться будет.

Дед сделал вид, что о чем-то думает и отрицательно покачал головой:

— Нет. Не умею. Это все сказки вы придумали, чтобы наших уничтожать. Прости, ничего не выйдет.

10

Дед не знал, почему он так себя вёл. Почему так говорил с этим селянином. Наверное его военное прошлое поднимало башку из глубин утерянных воспоминаний. Предателей ненавидят не только на войне, а «месть — это блюдо, которое подают холодным». Именно поэтому он отказывался помочь и смотрел, как жалко себя ведет бывший охранник и наводчик. Приятное чувство, но наверное не самое хорошее. Да и затаит сволочь деревенская обиду. Пусть лучше бросится сейчас. Пусть сожмет кулаки и пойдёт на него, мстить за друзей. Но не идёт. Не та порода, шакалья. Этот будет таить обиду и ждать удобного момента, чтобы ударить в спину.

— Знаешь, дедушка. Зря ты так. Не мы такие, жизнь такая. А вообще у людей ненависти к вашим нет — это все политики. Мы — простые люди, ничего не решаем. Человек такое существо — ему нужно кого-то ненавидеть. Как говорится «дружить против всех». Сейчас ваша очередь пришла, потом переключатся на других — других будут ненавидеть. Так что не принимай близко к сердцу, мужик. Все течет, все меняется, будет и на вашей улице праздник. А вот мне назад фарш не провернуть.

Дед посмотрел на дверь — ему даже было немного жалко этого человека, но помогать ему он всё равно не собирался. Ещё чего не хватало.

— Плачь, не плачь, а помочь тебе не смогу. Я на некроманта не учился — я детям подарки приношу, почтальон можно сказать, но никак не клининговый сервис.

— О, протянул Жека, — я последнего слова не понял, но ясно, что помощи от вас не ждать.

— Так точно, — сказал дед и встал, — Пошли. Нечего больше тянуть.

11

Они вышли через кухню. Ни старик, ни хозяин дома не желали опять проходить через окровавленную прихожую. Хотя бы здесь они были заодно.

Евгений шёл первым. Он натянул зеленую куртку, резиновые сапоги и вязаную черную шапочку. Не совсем зимняя одежда, но ноябрь был абсолютно не зимним. Из вещей он взял только документы и деньги, которых было не так уж и много.

Нечистый шагал следом. Он уже не держал мужичка на прицеле, ружьё нес на плече, а в руке тащил спортивную сумку, которая потяжелела, после того как они упаковали туда зимних вещей, немного еды и по мелочи, что захотелось взять Морозу.

Сам он тоже переоделся в чужие шмотки, как и положено грабителю, даже валенки снял и натянул резиновые сапоги.

Во дворе Евгений остановился на секунду и последний раз осмотрелся. Конечно он не крепкий хозяйственник, каким был Митька, сосед, умерший три года назад. Лёха и тот дома поддерживал идеальную чистоту и друзей не звал. Женька всегда чувствовал себя рубахой-парнем и двери его были открыты для всех, но вот помогать друзья с хозяйством не спешили, а он сам забывал даже поесть иногда в алкогольном угаре. Поэтому задний двор выглядел таким запущенным, поэтому прошедший дождь образовал вокруг огромный бассейн из грязи в котором плавали окурки, рваные сапоги, трусы и сальные бумажные пакеты из магазинов. А ведь нужно было просто зацементировать дворик, положить плитку, привезти нормальной земли.

— Зима придёт, замерзнет, — Дед первый осторожно ступил на землю, — тут у тебя утонуть можно. Вот где можно трупы хоронить, сойдут за утопленников.

Он поднял сумку повыше и медленно переставляя ноги, разгоняя волны и с трудом выдираясь из болота пошел вокруг дома, направляясь к воротам. На небе уже поднялась луна и отражение её прыгало между ними.

Женька вдруг ярко представил, как прыгает на спину нечистого, сбивает его с ног, валит мордой вниз, просто в эту лужу и налегает сверху, держит его пятерней за лысину и топит, топит, топит и ощущает, как тот ещё дергается, как пробует вырваться, чтобы схватить хоть немного ночного воздуха, но грязь наполняет его пасть, а потом горло, легкие и он даже не может вырвать эту омерзительную кашу, шея его раздувается до размеров футбольного мяча и он перестает дергаться. Женька даже вспотел, представляя это, но продолжал идти вслед за нечистым. Интересно так его можно убить или грязь должна быть серебряная, чтобы уничтожить тварь окончательно?

Женька представил, как сидит за столом с живыми Лешкой и Серегой, как они смеются и разливают напиток богов по стаканам и открываются двери кухни. Входит черный, как сама смерть, дед. Он весь черный, как эти из Америки, лысина черная, и от нее иногда отваливаются комки грязи, лицо чёрное и только глаза светятся на этом чёрном блине и он рукой вытирает грязь с подбородка и улыбается. Ручьи грязи потоками стекают с одежды и струятся по земле, а он открывает рот и пальцем выковыривает куски застывшей грязи, мокрой земли, перемешанной с песком и окурками, кидает об землю и улыбается. Он жив и он вернулся, как покойник из гроба.