— Мишаня! — кричат протяжно снизу, толстый поднимается по ступенькам, пыхтя. Он в белой рубашке, которая уже взмокла и начала темнеть. Говорят, что на работе пухлый меняет их каждые три часа, чтобы не вонять. Перед немцами неудобно будет, да и с должности главного прислужника и крысы могут погнать. — Погоди, друг!

Останавливаюсь и жду, пока он преодолеет последние ступеньки. Пацаны толкаются, обтекают меня, как вода огромный камень посреди речки. Никто не ругается, знают, что кое-кто может и в рыло дать.

— Что? — спрашиваю у куратора. — Как там тебя? Давай быстрее, говори, что надо, мне бы еще перекусить перед концлагерем.

— Не нужно так говорить, — он хлопает меня по плечу, оставляя на свежей футболке потный отпечаток. Ну вот. Стиралка тут тоже не резиновая, если что. — Люди дают тебе работу, платят хорошие деньги. В евро, между прочим, Мишаня.

Молчу, чтобы не нахамить.

— Где инвалид?

— Кто?

Он багровеет и кричит, чтобы «все быстрее просыпались, машина ждать не будет». Директор не любит, когда опаздывают, влепит штраф всем и ему тоже. Всегда так говорит, и люди начинают мельтешить перепуганно, штрафов боятся, не для этого ехали за тридевять немецких земель. Потом он вспоминает про своего собеседника и смотрит бычком, тяжело дыша.

— Недоношенный этот, заика. Тот, которого все ждут постоянно, встал уже?

Конечно, я понимаю, о ком речь, но молчу.

— Сосед твой, который сверху попердывает. А ты нюхаешь.

Быстрый шаг вперед, кулаки сжаты, один удар — и толстый полетит кубарем вниз по лестнице. Он это тоже внезапно осознает и бледнеет, резко и быстро. Хорошо. Успеваю подумать, какие могут быть последствия, и останавливаюсь. Вокруг нас тишина, как в вакууме. Опускаю руку.

— Как там тебя…

— Олег, — почти шепчет толстяк, подбородок дрожит, по шее ползет большая капля пота, собирая грязь немытого тела.

— Олежусик, — говорю нежно, — Витя на месте, куда он денется. Зачем тебе?

— Он собирается долго, ты сам знаешь. Долго ждать будем, мне штраф не нужен, как и тебе. Я за вас отвечаю.

— Я его потороплю, — говорю чуть громче, народ сошел с паузы, и двое вцепились в ручку ванной, спорят, кто первый — у тебя всё?

Он смотрит на меня и молча кивает. На кухне народа, как тараканов у плохой хозяйки, похоже, кто-то сегодня завтракает бутером с маслом и сарделькой. Надзиратель шипит сзади что-то злобное, но я уже не слышу. Нет времени на разборки, подумаю о толстяке вечером.

Витька сидит на моей койке. Руки и плечи у него дрожат, голова опущена, взгляд напуганный — наверное, слышал милый диалог в коридоре.

— Подъем, — говорю, — ты уже умылся?

Он отрицательно качает головой:

— Н-н-н-н нет…

— Сейчас освободится ванная, и заскакивай. Олежусик будет тебя пасти, только и ждет, к чему докопаться. Так что давай в темпе вальса, Витька. А я бутербродов сооружу на завтрак и на обед. Чтобы хорошо вкалывать, нужны силы.

Толстый уже кричит в коридоре, ходит по комнатам, подгоняет всех. Боится, прикрывает свою сраку от наказания иностранцев. Он не любит тех, кто не боится его. Храбрыми трудно командовать, а тут еще и сопротивление на глазах у всех, и он показал свою слабую сторону. Говорят, что этот тип не одного работягу выжил, и даже не двоих. Значит, надо быть готовым к неприятностям, да и Витьку нужно защитить. Он слабый мальчик, и за него толстый возьмется в первую очередь. Ничего, прорвёмся.

1.

Мерседес привозит толпу к огромному и длинному помещению. Таких масштабов многие из нас не видели в своей провинции, а это всего лишь перевалочный склад на котором собираются посылки для отправки в магазины по всей Европе. Своего рода общая база: сюда везут товар связанный с «мяукающими-гавкающими», и здесь же он фасуется и уезжает в разные концы света. А мы всего лишь десяток муравьев из сотни, которая здесь трудится изо дня в день.

Через главные ворота проезжаем без препятствий, а дальше в здании уже строгий пропускной режим — каждый работник получает карточку, отмечается на входе и на выходе, «карщики» забирают ключи от своих машин, мы выбираем сканеры чтобы «пикаться». Когда сканируешь товар — прибор в подтверждение издает смешной звук, поэтому так и прозвали этот процесс. Смена, которая была до нас, одновременно выходит из помещения — спешат на автобус — бардак полный.

Новички сначала теряются и держатся куратора-организатора, типа нашего толстяка, а Витька, он до сих пор привыкнуть не может, приходится тянуть его за собой, когда мы попадаем в одну смену.

Проталкиваюсь сквозь толпу к витрине за которой мечется охранник — бедолага-иностранец не может разобраться с толпой русскоговорящих подростков — все чего-то хотят, все наглые и крикливые, а он по-нашему ни бум-бум, хоть бы попробовал выучить что-ли.

Хватаю Витьку за локоть и подтягиваю к себе, как чемодан. Другой рукой роюсь в сканерах на столе, которые обычно охранник сам выдает под роспись.

«Куда без очереди!», — кричит кто-то. Показываю кулак и одновременно улыбаюсь охраннику, который заметил мои поползновения. Подтягиваю бланк и нахожу свою фамилию, ручку ношу в кармане, быстро вписываю номер сканера и время — охранник успокаивается. Чтобы заработать денег тормозить нельзя, а здесь так точно. Шум и гам! Пока все эти будут разбираться я займу нормальную машинку и полечу делать нормы, только друг задерживает.

— Распишись! — кричу Витьке и даю ручку. — Давай быстрее, прошу тебя!