Тамоко действительно оказалась редкостной мастерицей постельных игр, а ее губы и язычок творили вещи совершенно невероятные.

Мало того, что ей удалось удивить Рифейну мастерством, умением угадывать невысказанные желания и поистине удивительной своевременностью, он к тому же понимал и готов был признать в глубине души, что если бы не рабыня, Нангута смогла бы взять верх в их необъявленном состязании.

У самой-то Нангуты энтузиазма оказалось больше, чем умения, да и зачем это свободной Волчице! Волчица пьет удовольствие вместе со своим Волком, а не прислуживает ему! Доблесть Волчицы - материнство, а не умение забавлять мужчину.

А вот рабыня...

Кроме отшлифованного ремеслом умения, само присутствие рабыни на ложе поднимало страсти хозяев на необычную высоту.

Рифейну мог лишь предполагать, знает ли об этой Нангута - Волчицы никогда не принимали участие в охоте на рабов и крайне редко - в дрессировке и торговле.

Вопреки предположениям Юга и Севера, народ Степи держал мало «домашних рабынь» - за ненадобностью. Дети Волка вели очень простой в быту образ жизни, и даже в старых семейных оазисах богатейших семей Степи придерживались кочевых обычаев, а это в первую очередь значит - ничего лишнего.

Домашняя рабыня - это не лишняя пара рук, а лишний рот. В родных шатрах мужчины должен спать с женами, а не сливать семя в бесплодное чрево.

Для утоления естественного аппетита достаточно простой пищи, а вот привлечь пресыщенного можно только тонким искусством или извращением, заменой обычного - необычным, а зачастую и противоестественным.

Тем не менее, домашних рабынь все-таки держали.

Иногда - как вот Тамоко - за редкостное мастерство, но чаще - как "приправу" к супружеской близости. И об этом прекрасно знали охотники на рабов, караванщики и мастера дрессировки.

Рабыня, чье потребность служить пробуждена, а тело пропитано "рабской горечью" при возбуждении испускает дразнящий аромат, почти неуловимый обонянием, но одинаково действующий и на мужчин и на женщин - хоть клейменных, хоть свободных.

А рабыня у ложа или на ложе обязательно будет разгорячена. Так уж устроены чувства человека, что зрелище - а иногда всего лишь звуки - человеческой близости возбуждает помимо воли и позволения себе желать.

***

Это открытие сильно изумляло еще не расставшихся с остатками ненужной гордости пленниц караванов, когда охранники своего удовольствия ради опрокидывали или загибали одну из них на глазах у всех.

И пока голова возмущалась жестокостью, дикостью и насилием - тело бессовестно текло, в животе наливался сладкой тяжестью горячий клубок, а рука тянулась прикоснуться к увлажнившимся нежным складкам, забывая обо всем вокруг. В голову еще не смирившейся рабыни украдкой начинали проникать стыдные мысли о том, что неплохо бы было оказаться сейчас на месте той, которая сейчас громко стонет под охранником на глазах остальных рабынь, и в стонах ее давно уж не звучит ни боли, ни стыда...

Оытные караванщики частенько подселяют в караван истинную неклейменную рабыню, чья рабская потребность служить вещью для удовольствия и наслаждаться этой службой давно раскрылась в полной мере, и цинично называют такую "закваской". Часто такую рабыню окружают имперскими шлюхами - если таковые попались, или другими шалавами, чей образ жизни давно приучил расплачиваться телом.

Именно "закваска" первой подает пример того, как беззастенчиво и открыто предложить себя охраннику за сущие безделицы - безделицы по меркам свободных женщин - подстилку из драной дерюжки, свежий плод, лишний глоток воды. Или просто для удовлетворения собственного желания. Она показывает "правила игры" - а все остальное доделывают зависть, человеческая тяга к подражанию, женская природа и "рабская горечь", которая даже целомудренных матрон заставляет фантазировать об оргиях.

Через пару недель "подсадную" и самых "продвинувшихся" ее последовательниц отселяют в отдельную "привилегированную" клетку, где у каждой есть отдельное место, подстилка для сна и столько воды, сколько хочется. Здесь будущие "рабыни для удовольствия" уже непрерывно трудятся на спине и коленках, получая азы "профессионального образования" - а мечта попасть сюда уже тревожит многие головы в остальных повозках

К тому моменту уже похоть гуляет по каравану, как молодое вино, распаляемая наготой, "рабской горечью" и круглосуточными криками и постанываниями из "привилегированной повозки".

Хороший караванщик слышит этот момент носом - когда на утренней прохладе все повозки, где спят рабыни, получающие "рабский чай", начинают пахнуть одинаково - и это значит, что нежный товар поспел к продаже...

***

Так что Тамоко отслужила эту ночь "по полной" - губами, язычком, руками, собственной рабской жаждой, каждой капелькой пота (и не только пота), испускающей аромат желания.

А Рифейну вспомнил, что иногда для возбуждения оказывается достаточно просто вспомнить о возбуждении...

Нангута, словно почуяв его мысли, сонно зашевелилась, скользнула ладонью вниз по его животу - и широко распахнула глаза!

– Нет, я сейчас больше не могу!

И тут же соскочила с ложа.

– Ты же не уедешь сегодня, Рифейну? Тогда увидимся вечером!

Накинув свое одеяние и растолкав рабыню, Нангута испарилась, как видение...

***

Глава 3. Второй рассказ о стране Амаро