— Что ты делаешь?

— Ничего, — пожал плечами Юржин и смущенно отошел, — мне показалось, что меня позвали, а кто, я так и не понял.

Ола искоса глянула на него.

— Ты ищешь бога, к которому хотел бы присоединиться?

— Нет, — замотал головой Юржин, — я… дядя…

Он осекся и замолчал. Ола хмыкнула, но ничего не сказала.

Игнасий же думал о том, что она, несомненно, права в своей убежденности. Инаш-ветер силeн, он не зря стал хранителем города. Возможно, с помощью своих жрецов он сумеет защитить благословенный Йарахонг от любой напасти, какая бы ни приключилась. Однако слепо полагаться на волю богов и случая Игнасий больше не мог, равно как и сидеть на месте. Уже досиделся, дополагался. Служители ветра слишком истово верили в своего бога. Скажи Игнасию кто-нибудь такие слова парой дней раньше, он бы рассмеялся и назвал собеседника безумцем, сейчас же эта мысль сама собой намертво засела в голове.

На что способен человек без божьей помощи? Он глух и слеп. Не может говорить с ветрами и птицами, изменять своё тело, заглядывать в грядущее. Даже отделять истину от лжи ему придётся самостоятельно. Человек слаб и уязвим, его возможности ничтожны. Но бывают моменты, когда ему приходится решать самому, без поддержки и совета, на свой страх и риск, не зная наперёд, что правильно, а что нет.

Игнасий привычно потянулся к отсвету Яэ-истины внутри себя, но пальцы ухватили пустоту. Так всё и будет, ничего не изменится, пока к обезумевший отец Далассин не вернёт себе рассудок и не наладит связь с вышним миром. Либо пока кто-нибудь другой из посвященных не займёт его место.

Ожидание убивало. Надо было действовать, и действовать немедленно. Довольно он сегодня медлил.

— Ола, ты сможешь послать с ветром сообщение для Джассана? Ему может грозить опасность.

Ола замотала головой.

— Нет уж. Я не стану отвлекать его по пустякам. Он мне потом это еще полгода вспоминать будет.

Игнасий вздохнул. Похоже, самым разумным сейчас было попытаться догнать Джассана с его группой, все-таки предупредить об опасности и попытаться помочь.

— Я должен идти, — проговорил Игнасий и повернулся к жрице, — можно этому мальчику остаться здесь до утра?

Ола кивнула. Юржин, подошедший было к ним, попятился.

— Ты сам говорил, что с тобой будет безопасней, — возмутился он.

— Обстоятельства переменились.

Юржин разочарованно скривился, но Игнасию некогда было с ним нянчиться. У него хватало других, более срочных забот. Эта потерпит до утра.

— Ты пойдешь к площади? — спросила Ола.

Игнасий кивнул.

— Тогда возьми это, — она протянула ему фонарь, — Джассан ушел без него, но он увидит, что там все тихо, и вернется еще до рассвета. Ему пригодится. Передашь? А я и без фонаря целителей дождусь. Пусть только попробуют не прийти — ух, я им задам! Их позвали к больному, а они шляются неизвестно где!

Башня Искажений чернела на фоне ночного неба, как оттопыренный скрюченный болезнью палец. Непривычно неподвижная, застывшая, оцепенелая. Сквозь цветное стекло над входом сочился мертвенно-синий свет.

За дверью послышался шорох, стук, спорящие голоса. Дверное полотно шевельнулось и приоткрылось, обнажив узкую, с ладонь, ослепительно-яркую щель. Свет медлил, не спеша показываться наружу. Постороннему наблюдателю его поведение показалось бы странным, но в границах башни Искажений многие привычные вещи работали не так, как в прочих местах. Впрочем, посторонних наблюдателей поблизости не было. Даже сова улетела.

Дверь снова толкнули изнутри, она еще немного сдвинулась и застряла. Ей не давало открыться тело, безвольным мешком лежавшее под ней. Внутри ругнулись, навалились, и створка медленно поддалась. Свет, больше не робея, вырвался наружу и безжалостно проявил крыльцо и всё, что на нем было.

— Старшая, — выдох вырвался из двух ртов с полувсхлипом-полурыданием.

Лицо старухи заливала густая темная кровь, на месте левой глазницы зияло бесформенное черно-багровое месиво. И без того острый нос заострился ещё сильней, тонкие губы раздвинулись в мучительном оскале.

— Как они могли! — один из вышедших, юнец с ярко-зелеными волосами, рухнул на колени, не замечая, что пятнает одежду. Его бледные щёки пошли уродливыми красными пятнами.

— Может, она ещё не совсем мертва! Занесем ее внутрь, она исказится — и…!

— Прости, — второй, с волосами, как цыплячий пух, опустился рядом и обнял брата, — она уже не оживёт. Мы должны отплатить за ее смерть, и мы отплатим. Осталось только понять, кому.

Стоявший на коленях зарыдал. Глаза второго оставались сухими, но если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, он бы в ужасе отшатнулся и попытался поскорее скрыться.

Спустя недолгое время рыдание исчерпалось и ушло, оставив от себя бессилие и дрожащие руки. Не встречаясь друг с другом глазами, братья молча затащили тело Старшей внутрь храма. Свет втянулся за ними в закрывающуюся дверь.

Если бы все тот же несуществующий наблюдатель осмелился последовать за ними, то некоторое время спустя он бы увидел, как тело, заботливо уложенное на проросшую из стены скамью, медленно истаяло, растворившись в прохладной белизне. Изменчивый Нанутлишочи вобрал ее в себя. Двое братьев же, низко склонив разноцветные головы, тыкали пальцами в книжонку с пожелтевшими от времени страницами. Бормотали под нос, ругаясь на неразборчивый почерк.