Северянка вздохнула. Довольно обширное, наполовину заполненное старым садовым инструментом, отжившей свое утварью и прочим не слишком нужным, но видимо дорогим для сердца бывших хозяев дома, хламом, пространство подволока, навевало на нее тоску. Покачивающиеся на свисающих со стропил обрывках шпагата пуки сушащихся целебных трав, будили непрошенные, пахнущие вереском, полынью, и дующим с вершин гор ветром воспоминания. Воспоминания, о прокопченных да черноты дубовых ребрах длинного дома, о свисающих с них связках выловленной из озера рыбы, пластах овечьего мяса и когда-то крепких, но сейчас сморщившихся, будто старушечьи лица, головках, собранных во время спусков в долины грибов. О горящем очаге, терпком запахе овечьей шерсти и полных печали, влажных глазах, главного достояния клана — дойной коровы, что жила за невысокой, разделяющей дом на «людскую» и «скотскую» половину загородкой. Пусть в Подзимье, раньше не делали таких замечательных просторных чердаков, не делили дом на части стенами, и лишь изредка, чтобы получить капельку уединения, занавешивали углы тряпичными загородками. Пусть в традиионных приземистых, крытым дерном жилищах горцев, не было окон, а ноги всегда были черны от грязи с земляных полов, но это все равно было домом. Ее домом. Тем, которого у нее теперь нет. Даже если она вернется… Даже если… «Мы никогда не впустим под свою крышу немертвого. Ступай. Ступай пока я не начал петь по тебе хулительный гимн[1]. И пусть боги помогут тебе вернуться туда, откуда ты выползла…» Кулаки Сив сжались так, что стало больно предплечьям. На тыльной стороне кистей надулись толстые, пульсирующие жилы из полуоткрытого рта вырвался приглушенный рык.

— Под тюфяком. — Неожиданно прервал ее горестные размышления голос неторопливо полирующего свой меч, вольготно устроившегося на груде туго набитых мешков, из горловин которых торчали пучки остро пахнущего прелой травой сена, Ллейдер. — Думаю барончик, уже изволил пожрать, так что если хочешь послушать, о чем они будут говорить…

Немного помедлив, великанша, расслабила кулаки и громко захрустев расправляемыми пальцами, старясь топать не слишком громко, прошла еще немного в глубь. Опустившись на колени, сдвинула в сторону брошенный на пыльные доски видавший виды тюфяк. Склонила голову на бок. На пару мгновений замерла неподвижно, прикидывая, стоит ли оно этого. И осторожно коснулась пальцами сухого дерева пола.

— Я уже расшатал. Ту, что справа. — Подсказал магут и отложив в сторону свой меч встав на четвереньки, как-то по крабьи подполз к северянке.

— Ясно. — Чуть слышно прошептала великанша и подцепив кончиками пальцев немного выступающую из общего массива, ощетинившеюся по внешнему краю остатками небрежно снятой коры доску, медленно-медленно, словно тянула из озера уже уставшую, но готовую в любой момент сорваться с крючка рыбину, потянула ее на себя. Сив уже знала, как устроены дома южан, но не переставала удивляться. Два слоя дерева над головой. И это не считая плотной соломенной крыши. Зачем? Чтобы удобней было разводить мышей? Под снятой горбылиной, как и ожидалось, обнаружился плотный слой прелой соломы. С трудом подавив свербение в носу, скривившаяся так, что казалось вот-вот и ее лицо треснет, воительница запустила руку в открывшееся пространство и торопливо отбросив в сторону, призванную защищать дом от зимних морозов подстилку, легла на живот. Все оказалось даже лучше, чем она думала. В одной из открывшейся ей досок видимо был сучок. Был. Потому что сейчас он выпал. А оставшаяся от сучка дырка оказалась удивительно… удачной. Чуть приподнявшись на локтях, великанша подтащила тюфяк поближе, немного поерзала на нем животом, устраиваясь так, чтобы ей было видно большую часть располагающейся под ней комнаты и, казалось, перестав дышать, обратилась в зрение и слух.

Их было четверо. Избавившийся от доспехов и даже своего расшитого серебром и жемчугом кафтана, облаченный лишь в длинные доходящие до середины голени шелковые брэ и легкую шелковую же сорочку, Август восседал на большом, прикрытым нарядно расшитым куском холстины сундуке. Босые ноги юноши были погружены в бадью с водой. Сив завистливо вздохнула. Ей было видно, как над кадушкой поднимается пар. Так вот зачем в доме топили печь… Рядом, на колченогом, грозящемся казалось треснуть при любом движении седока, стуле, расположился не расстающийся со своими латами, казалось даже во сне, Гаррис. Поодаль, за стоящим в центре комнаты лишенном скатерти столом сидел, обстоятельно протирая тряпочкой свой сверкающий начищенной до зеркального блеска сталью айзенхут Ханс Ринькофф. Последний из четверки, розовощекий и кудрявый юноша-ромеец, совершенно бесстыдным образом развалился на стоящей у стене широкой лавке. Лежащий наискось груди посох, маг держал обеими руками, отчего его поза неприятно напоминала о лежащих в домовине покойниках. В комнате было светло. Свечей и лампадного жира молодой барон, видимо не жалел.

— Ну? — Лениво пошевелив скрытыми слоем воды пальцами ног, произнес цу Вернстром и покосился в сторону, казалось почти уснувшего волшебника. — Так, что скажешь Алдия? Эта дикарская дылда врала?

— Не знаю. — Отстраненно пожал плечами волшебник. — Выступающий над правым плечом юноши конец посоха заметно качнулся. Сомнительно, конечно, что это был лицензированный, закончивший обучение в академии, маг, но в одном она права, шаман никогда бы не бросил прирученного духа.

— Почему? — Чуть качнулся вперед, сидевший до этого неподвижно, Гаррис. Стул под здоровяком жалобно заскрипел. На мясистом, обветренном лице старого солдата мелькнула смесь любопытства и внутреннего облегчения.

— Маги питают мощь заклинаний от аспектов — знаний о определенных процессах и законах мира. Есть светлые аспекты, есть темные, не одобряемые церковью, но принцип один. Чем больше знает и может ощутить маг, тем больше он способен изменять матрицу мира. И тем меньшую платит за это цену. — Прикрыв рот ладошкой, ромеец громко зевнул. — Фактически сила мага есть равна сумме его способностей и опыта. У шаманов все по другому. Если я правильно помню оставленные Апсу Ибн Фадааном описание обряда инициации северных народов… Как же там… Волшебник на мгновенье приостановился и прикрыв глаза нежно провел руками по резьбе посоха. — Ах, да. Точно. В определенный день и определенный час юный ученик повелевающего духами уходит в лес и ищет там место силы. Найдя его, приносит он жертвы. Обычно животных, иногда, если достаточно силен и дерзок… Волшебник многозначительно замолчал.

— Продолжай Алдия, — недовольным тоном проворчал Август. — И будь добр, поменьше театральности. Я терпеть не могу балаганных представлений.

— Я это уже понял, друг мой. — Немного поворочавшись на своем ложе, маг снова зевнул и уставился в потолок. И так дышащая через раз, внимательно вслушивающаяся в разговор северянка замерла на середине вдоха. Совершенно не свойственные для южан, яркие, чем-то неуловимо напоминающие птичьи, глаза кудесника, смотрели, казалось прямо на нее. Неожиданно, губы Алдии разошлись в широкой улыбке. — Хорошо, — в голосе мага послышались насмешливые нотки. — Как пожелает, многоуважаемый господин барон. После принесения жертв, животных или человеческих, ученик протыкает себе тело специальными крюками, привязывает к ним медные цепи и смоченные кровью ремни и начинает кружиться в ритуальном танце призывая духов. Танец длится до тех пор пока каждый крюк не покинет тело шамана. Так или иначе. Каждый из этих крюков — привязанная к заклинателю жизненная сила жертвы. Это что-то типа рыбалки. Смерть, страданье и кровь, эманации страха, это приманка, наживка для тех, кто ждет на другой стороне. Только, если обыкновенная рыбалка в случае неудачи обычно оканчивается мокрой одеждой и пустым животом, в нашем случае, если шаман остановится, упадет без сил, потеряет сознание от боли или хоть чуть-чуть запутается в словах ритуальной песни подчинения…Или просто «подцепит» слишком сильную сущность… — Повернув голову к внимательно слушающим его мужчинам волшебник прищелкнул пальцами. — Рыбак сам станет кормом для рыбки. Обычно, этот ритуал проводится лишь раз в жизни и именно он определяет силу будущего шамана. Привязывает к нему столько живущих в нижнем мире, сколько он сможет или дерзнет подчинить. Сливает их в одно целое. Навсегда. Превращает шамана в этакого метафорического крысиного короля, если вы понимаете, о чем я. Оборвать эту связь, лишить себя одного из прислужников, это все равно, что собственноручно отрезать себе кусок собственного сердца.

— Очень познавательно, — буркнул Август и недовольно качнув ногой, плесканул водой, на чисто выметенные, гладко оструганные доски пола. — Но совершенно бесполезно. Впрочем, другого, я и не ожидал.

— Не любите, тайное искусство, мой друг? — Невинно поинтересовался продолжающий чему-то загадочно улыбаться Алдия.

— Не люблю шарлатанов. — Ледяным тоном ответил цу Вернстром.

— Чтобы связать духа требуется довольно много энергии. — Задумчиво протянул, по видимому не обративший на высказывание барона никакого внимания волшебник. — А все эти возмущения…