— А если вершниг какой или касны сбегутся? Спалим все к Духам!

— Какой тебе вершниг, тела не остыли даже. До третьего дня Духи их берегут.

— Они праведные тела берегут, а этих-то… — Ливен сплюнул.

— И этих. Духи милостивы к верным и не пошлют нам лишних забот с этими тварями.

— Решайте быстрей, жрать охота.

— И не говори. Из печей еще дым пахнет, бабы ж на вечер уже наготовили.

— Ну и пошли жрать. И утром пожрем. А потом запалим и пойдем. Милое дело, никаких тебе походных безвкусных подошв.

— Зажрался ты, Йепрем. Тебе в ремтере знаешь, что на такое скажут?

— Иди ты. Мы не в ремтере. Жри, пока есть что.

Ветер свистел, шипел и завывал, увивался вокруг труб и разгонял над ними дымок, швырял по дворам листву. Опустилась глухая темная ночь, в какой растворились поля, сады, лес и небольшая деревенька. На западе продолжала тянуть к людям свои костлявые руки смерть, по селам и весям бродили чумные девы йерсинии, вымирали города и замки. На востоке тихо спал зеленокаменный Лиесс, город истовой веры и Лунного Огня, не тревожимый никаким ненастьем. Мир замер и замолк.

«Сиди тихо и жди утра! Сиди, покуда ночь не истечет, покуда не займется новый день».

И девочка сидела.

А в темноте затихала возня устроившихся на ночлег рыцарей.

Глоссарий

Шультхайс (также шультгейс) — здесь: староста деревни.

Булла — распространенный в Средние века тип документа; издавались различными правителями, в т. ч. Верховным Магистром.

Серые плащи — члены ордена нерыцарского происхождения, несущие военную службу.

Ниверветы — немецкое название брэ; нательные мужские порты на завязках.

Ремтер — общее помещение, выполняющее функции столовой и гостиной в религиозных общинах (монастырях, рыцарских орденах).

Часть I

Кошмары с Полуострова

Седьмой год с начала войны на Ильбойском полуострове

Глава 1

Йотван остервенело чесал бороду. За время в пути она сильно отросла да и зудела теперь втрое хуже прежнего. Вши заедали.

Лес золотился под осенним солнцем. Латунными монетками переливались листики берез, яркие и нарядные против стволов; желтела ива вдоль реки; вязы и вовсе оголились, пики ветвей пронзали массив леса и торчали вверх. Только три ели вызывающе темнели и не склоняли голов перед сменой времен года. Над ними расстелилось небо, совсем светлое: “Лиесский синий” — так оттенок звался. Низко ползли комки белесых облаков, темных и грязно-серых по низу — такие только осенью увидишь. Дождь из них не прольется, но, взглянув, сразу поймешь, что воздух напитался влагой и что в него пришла острая нотка подступающей прохлады, пока почти что незаметная в мягком тепле.

Отдых для глаз — Йотвану не хватало вот таких пейзажей. Ильбойский полуостров не давал времени любоваться, да и не пощадила шестилетняя война красот природы. Что кровь не залила, то сжег огонь, а остальное пожрала чума.

Но здесь солнце светило ласково, а ветер гладил — не стегал. Даже дышалось упоительно.

Йотван откинул орденский плащ — пропылился он, из черного стал бурым; зеленый огонь от подола до плеча и вовсе цвет утратил. Снял бы, да не положено — только и остается, что назад отбросить и подставить руки ветерку.

Из-за ствола смотрела девочка. Шершавая кора колола пальцы, пачкала ладони — и без того изляпанные чуть ли не до черноты. Мелкие щепки и труха занозами лезли под ногти. Она опасливо топталась голыми ногами по траве — та еще сохранила зелень, но уже не летнюю, а жухловатую, осеннюю.

Взгляд — будто у пугливого зверька.

Йотван готов был клясться, что совсем недавно никого тут не было — аж вздрогнул. А вдумавшись, только сильнее удивился — и не должно быть никого: ни городов, ни замков здесь — безлюдная округа. Только раскиданы небрежно деревеньки — будто на карту кто крупу просыпал. Но ни садов, ни поля он не видел — что за село без них?

Но девочка стояла и таращилась огромными запавшими глазами. В спутанных волосах — сплошной сор, вся чумазая, одежка — дрянь. Возле рта заеды растрескались, губы обветрило до белых пленок. Мерзкий вид.

Йотван остановился. Сам не заметил, как рука меча коснулась: уж мало ли какая погань по округе шляется. Дурные здесь места. Дурные, хоть красивые. Граница между Полуостровом и Парвенау — здесь много лет спокойно не бывало. Чуть только ересь поползла по западу — так началось. И каждая вторая деревенька с буллой: какую только чушь ни напридумывали, ну да покуда безобидную, Орден прощал — не до того.