Лошадок, в отличие от человеков, Грузд любил. Сказывалось детство, проведённое в южных землях — родине лучших рыцарских скакунов, — о котором он начинал вещать после пятой кружки пенного. Так что вторую половину пути до северной границы баронства мы уже чеканили шагом, ведя коней позади. Слева был скалистый берег Лайрийского взморья, слишком опасный для мореходства. Справа — издалека виднелись переплетения древних стволов Дикой Чащи, в которую опасались соваться даже безумные мясники-Свежеватели. А у нас под латными сапогами была земля, покрытая тонкой красной паутинкой песчаника. Вокруг — холмистая местность, поросшая редким кустарником. И никого — ни единой души мы не встретили. Не то что крестьян, даже на Свежевателей не наткнулись.

Я о них только слышал, как и любой из отряда, помимо, разумеется, Кулака, который кажется уже везде побывал и все повидал. Хреновые про них были пересуды у лагерного костра. Поговаривали, что эти твари вовсе не люди, а порождения забытых богов, пришедшие покарать нас за грехи. Или бывшие жители Лангарда, изменённые проклятой магией, вышедшей из-под контроля. А то и вовсе бессмертные души, заключённые в изувеченных телах, полные ненависти и негодования ко всему живому вокруг.

Все рассказчики сходились в одном: договориться с этими монстрами было невозможно, а в полон они тащили только женщин, мужчин, стариков, детей и даже скот — страшно пытали и, разумеется, употребляли в пищу.

Даже если половина этих жутких историй окажется правдой, я, возможно, ещё пожалею, что решил пойти служить в гвардию, а не стал вышибалой в мамином борделе, с возможностью повышения до сутенёра. У меня с детства были отличные перспективы и великолепные связи. Однако вместо бесславной смерти от сифилиса, или пропущенного в пьяной драке удара кинжалом, я загорелся мечтой подохнуть от заражения крови или сложить голову на ратном поле. Поэтому решил, по следам папани, стать воином.

Мечты и надежды на крепкое дружеское плечо и боевое братство из меня вытравили ещё до получения доспехов. Жизнь — это не сказка, а унылая проза. Парочка жёстких подстав во время увольнительной и насмешки, связанные с происхождением, стали причиной того, что остальные быстро начали считать меня несколько жестоким, вспыльчивым и опасным человеком.

Разумеется, незаслуженно. Я ведь даже никого не убил. Парочка свернутых челюстей, десяток сломанных рёбер и откушенное ухо — были лишь скромным предупреждением для остальных желающих намекнуть на профессию моей матери. Но остальные верили шлюхам и слухам, а потому я оказался в отряде, посланном на убой, в самый опасный край нашего великого королевства.

И сейчас неутомимо месил ботфортами грязь, в которую превратилась тропа под холодным, весенним дождём. На Севере оказалось даже ещё неуютней, чем в столице, но зато не так шумно и душно. Да и изводившие меня бастарды из благородных семей, встречались значительно реже.

Эхо ударов стали о сталь тонуло в обрушившемся на холмы ливне и глушилось лопнувшими от вспышек молний небесами. Но шагающий впереди Скит, бывший в нашем десятке на должности заместителя и имевший какой-никакой боевой опыт, всё же его услышал и вскинул вверх руку, предупреждая остальных.

Я снял с луки седла окованный стальными пластинами щит и короткое копьё, подходящее для строевого боя. Весящий на поясе меч в кожаных ножнах тупить не хотелось. Во-первых, он не входил в стандартную гвардейскую экипировку и был куплен на свои кровные, заработанные в кузнице за время столичной муштры. А во-вторых, если дело дойдёт до ближней рубки, значит, всё — труба, строй прорвали, мы все умрем.

— Айр, Скит, на фланги! Я в центре. Тварей бить в пузо, прикрывайте щитами товарищей! — прокуренный шелест сержанта не смог заглушить даже раскат грома.

Мы построились, оставили коней позади и потопали к вершине холма, за которым раздавались звуки сражения. Я привычно занял место на правом фланге ощетинившегося копьями строя латной пехоты. Что бы там ни говорили горделивые аристократы, но войны выигрываем именно мы. Да и оплачиваем их щедро — своей кровью.

Лязг стали с каждым шагом становился всё звонче, ему вторил многоголосый, яростный вой. Так кричать могли лишь раненые звери или обдолбанные наркотиками гладиаторы Капюшонов. Но мы были далеко от столицы и её дивных подпольных забав.

Когда латный строй достиг вершины холма, нам открылся чудесный вид на происходящую у его подножия схватку. Дождь, словно повинуясь жесту неведомого колдуна, внезапно прекратился — его последние капли упали в лужи чёрной крови. Её вонь я отчётливо чувствовал даже отсюда. Человеческая пахнет иначе.

В пятидесяти метрах внизу одинокий мечник укрывал за спиной испуганную девочку лет пятнадцати, а на него с жуткими, пронзительными воплями неслись покрытые уродливыми шрамами дикари, вооружённые костяными клинками и копьями. Пятеро таких же уже распростёрлись на красноватой, мокрой от дождя земле у ног бойца, но сейчас почти два десятка Свежевателей грозили попросту завалить его телами. Мгновенно оценив обстановку, Кулак отдал приказ, и наш строй с дружным боевым кличем бросился вниз по холму на подмогу.