Шрифт:
Телефон.
Арестантам не выдают телефоны. Не положено.
Всё это было до крайности подозрительно, всё, если сложить все детали вместе, выглядело так, как будто её побег кем-то подстроен. Самим князем? Или кем-то из опричников? Да нет, вряд ли без ведома начальства. А если сам Шаховской, то зачем?
– Охота на живца, – прошептала Даша, вглядываясь в темноту. – Вот только кого на меня ловят?
Или всё же это копают под князя? А что, генерал-полковник – новое начальство. Да ещё откуда-то с востока, с которым и связи-то почти нет после падения Иркутска. Чужак в отряде, где все свои. Такое может быть? Может.
Неприятное чувство, что её используют в каких-то внутренних играх, росло и крепло.
И всё же дело барышни Птицыной нужно довести до конца.
Глава X
Они поднимались по узкому скальному карнизу, и Лёша шёл впереди жизнерадостный и довольный, как слон. В яркой гавайке, в шортах с попугаями. Баев вообще любил яркое: и одежду, и женщин, и жизнь. «Мы живём только раз», – эти слова стали для него девизом. Даша тянула за собой четырёхлетнюю дочку, и её потная ладошка скользила в её руке.
– Ну где вы там? – покрикивал Лёха, оборачиваясь и смеясь.
Крымское солнце золотило щетину на щеках и подбородке. Даша пыталась крепче ухватить дочь, а та капризничала, хныкала, нарочно тянула назад. И всё же они вышли на смотровую площадку, обнесённую металлическими перилами. Слишком… ненадёжными – столбики, и две трубки, и всё. Даша похолодела от нехорошего предчувствия, оглянулась на дочь. Нижние перила как раз проходили той по плечам, и сейчас девочка, вырвав руку из руки матери, повисла на них, схватившись крохотными пальчиками за трубку, упёршись согнутыми ножками в землю и ткнувшись лбом в заграждение. Ветер раздувал короткое лёгкое платьице, открывая трусики. «Надо было надеть на неё штанишки», – сердито подумала Даша.
Внизу сверкало озеро, словно кто-то вырвал у неба кусок и бросил в скалы.
– Па, а где хафтики? – проныла непослушная девчонка.
Лёха сморщил нос, потом рассмеялся, сверкнув крупными зубами.
– Смотри, сейчас появятся.
И бросил в озеро кусок булки.
– Давайте лучше пойдём купаться. Я никогда не была на Чёрном море. Да и ни на каком другом, кроме Балтийского.
– Пойдём-пойдём, Даш. Сейчас только…
– Хафтики, па, где хафтики?
– Силы небесные, да зачем они вам? Мерзкие, склизкие твари…
– Не поминай опричников всуе, – расхохотался Лёха, отдал булку дочери, подошёл со спины и обнял жену, ткнулся в затылок горячими губами.
Дочка ещё ныла что-то про хафтиков, ожесточённо кроша булку, а, когда та закончилась, начала бросать в озеро камушки. Лёша, пользуясь тем, что внимание дочери отвлеклось, целовал жену, и Даша плавилась, чувствуя его руки, сжимающие, ласкающие её грудь, сильные это ощущалось даже через грубую ткань её мундира – и одновременно нежные.
Вдруг озеро словно закипело. Забурлило, как вода в кастрюле, и показались те самые «хафтики»: твари, похожие на громадных улиток, но с большими, круглыми, как у жаб глазами. Они мерзко скользили в воде, обвиваясь друг о друга. Даша содрогнулась всем телом, обернулась к Лёхе, открыла рот, чтобы снова попросить уйти отсюда или даже потребовать, и вдруг её окатило водой. Тёплой и склизкой. Даша резко отвернулась от мужа и… закричала. Успела упасть на колени, перехватить руку дочки, сбитой волной вниз, уцепилась в скользкие пальчики, но новая волна вырвала скользкое детское тельце, и Даша успела увидеть, как малышка распахнула глаза и рот в безмолвном крике ужаса.
Гигантский хафтик, длинной во всё озеро, распахнул пасть, испещрённую множеством зубов…
Даша резко села на кровати, прижав руки к судорожно колотящемуся сердцу. Она задыхалась от ужаса, по спине мерзко тёк пот. Девушка встала, подошла к двери и включила электрический свет. Она уже осознала, что это был сон, но сюрреалистичное ощущение ужаса не отпускало, и видение не спешило развеиваться. Даша всё ещё продолжала видеть, как Лёха бросился вслед за дочерью в пасть чудовища, как выдуманные туманным бредом хафтики вились в озере, превращая его из голубого в буро-серое.
– Это сон, – сказала вслух, просто чтобы услышать эти слова со стороны.
Тело била дрожь. Даша оделась и вышла из комнаты.
Ей нечасто снились кошмары. С дочерью – ещё реже. Подсознанье предпочитало пугать погонями, перестрелками, лабиринтами, а вот это уже было чересчур. Даша прошла на кухню и, не зажигая свет, включила кофемашину. Села в кресло, поджав ноги.
Хуже всего в этом сне было то, что её дочери сейчас действительно могло бы быть четыре года. Их дочери. О которой сам Лёша даже не догадывается. Впрочем, а что бы изменило, если бы догадался или узнал? Ничего. А тогда зачем?
Когда зевающий Влад на кухню вполз, Даша уже была в адекватном состоянии. Она сидела, подвернув длинные штаны и закатав рукава длинной рубахи, и глотала третью чашку эспрессо.
– Доброе утро, господин старший лейтенант.
– Доброе. Не чинитесь, курсант. Его светлость объявил, что я больше не старший лейтенант. Можете называть меня по фамилии.
Влад зажёг плиту, поставил на конфорку сковородку. Щёлкнул пьезозажигалкой. Голубой огонёк заплясал под чугунным блином. Парень дёрнул правым плечом раздражённо.