– Ты не могла бы?.. Уф, спасибо. – Альманах перекатился на спину, выпутываясь из передряги. – Дай посмотрю.

Ухватив щепку двумя пальцами, он осторожно вытянул её. Из ранки тут же полилась кровь. Этта заморгала, отгоняя слёзы, вызванные скорее стыдом, чем настоящей болью.

– Надо бы промыть, – сказал Альманах. – Как считаешь, стоит рассказать Сайласу, что случилось?

– Зачем? – Стыд быстро сменился злостью. – Так ему и надо, нечего оставлять где ни попадя неисправные лестницы. Я бы могла шею сломать!

– Но не сломала же. – В его голосе Этта слышала куда меньше сочувствия, чем, по её мнению, заслуживала. – Я ж тебе говорил – осторожнее!

– Ты не так сказал! Ты сказал…

– Так ли важно, что именно я сказал? – Ссориться ему не хотелось. – Теперь лестница сломана. Наверное, это было неизбежно. И тут нет ничьей вины, правда, – просто не повезло.

Этта не разделяла его уверенности.

– А вдруг это заклятие?

– Сломало лестницу?

– Ну да. Чтобы не дать мне перелезть через стену.

– Но где оно тогда? Я тут никаких надписей не вижу.

– Потому что оно спрятано же, помнишь? Где-то ещё. Ему вовсе не обязательно быть написанным именно тут. Ты что, совсем не слушал, что я тебе говорю?

Он пожал плечами, твёрдо уверенный, что она никогда не упоминала ничего подобного, и снова посмотрел, как у неё рука. Кровь текла уже меньше, но Альманаху всё равно хотелось смыть набившуюся в царапину грязь.

– Пойдём обратно. Я постираю нашу одежду и повешу сушиться. За ночь просохнет.

– Тьфу ты, ёлочки! – воскликнула она, осматривая испачканное платье – всё в грязи и мокрых листьях. В первом пылу огорчения она даже не успела подумать, во что превратилась её одежда в результате падения. Им и так не удалось сбежать, а тут ещё и это. Невыносимое унижение! Этта знала, что она не просто ворчливая служанка-замарашка, но выглядела сейчас именно так. – Да, пожалуй, лучше вернёмся.

– Давай. А при чём тут ёлочки? – спросил Альманах, берясь за ручки тачки.

Она покраснела.

– Я что… Ох же ты! Так мама всегда ругается, если при мне и сёстрах.

Они двинулись в сторону особняка. Альманах вспоминал, как у них с мальчишками из приюта тоже имелся свой набор завуалированных бранных слов на случай, если попечительница неподалёку. Правда, Джош был готов при любой возможности вернуться к оригиналам.

Мальчика кольнуло чувство вины. Занимаясь делами и приноравливаясь к новой жизни, легко было мысленно откладывать написание письма Джошу. Но как, скажите на милость, вообще отправить письмо, если чары не выпускают никого из поместья? Эта мысль терзала его ничуть не меньше, чем страх перед неизвестным волшебником, который может его убить.

– Ракушки и черепушки! – выпалил он.

Этта покосилась на него:

– Мать-и-мачеха!

– Лягушкины ушки!

– Кошки-блошки!

Решительно оставив историю неэлегантного падения Этты позади, вскоре они уже сидели на кухне, закутавшись в одеяла. Выстиранная одежда сушилась над плитой, рана на руке Этты была промыта, обработана мазью и перевязана. Но главная проблема никак не шла у Альманаха из ума.

Перед тем как подниматься на крыльцо к синей двери с молотком в виде подмигивающего льва, он придержал Этту за локоть.

– Ты и правда думаешь, это всё заклятие?

– Скорее всего. Ворота не открываются, через стену мы перебраться, похоже, не можем… – Она посмотрела на фасад дома и поёжилась. – И есть всего один способ точно выяснить, из-за того же заклятия это или нет.

– Ну да – найти, прочитать и попробовать снова, – кивнул Альманах. – И надо непременно успеть до того, как тот, кто наложил эти чары, вернётся.

– Да! Но сперва найти. С завтрашнего дня – никакой болтовни с леди Симоной, никаких песен Уго…

– Нет-нет, продолжай. Веди себя как всегда и ничего не рассказывай им про… где они находятся, где бы они ни находились.

– Но почему? Уж верно, они знают.

– А может, и нет. Если их там застигло, когда на дом набросили заклятие, может статься, оно накатывало так медленно, что они ничего не заметили. И правда их сейчас только огорчит и растревожит, особенно если у нас ничего не выйдет. Не думаю, что на их месте мне бы хотелось, чтобы мне рассказали. «Кстати, наши новые друзья, вы мертвы». Уж лучше не знать.