Все тут же радостно оживились, загомонили, и радостной толпой направились к выходу, а я только одного не мог понять — что в этой толпе моих друзей делает тот придурок со съёмок, и почему он идёт со всеми? Он что, тоже собрался в гости к Свете? Вот только его мне там и не хватало!

Тут он как будто почувствовал мой взгляд, обернулся, и пошёл ко мне.

— Эй! Не смотри на меня так, как будто убить меня хочешь! Я тебя уже боюсь! — шутливо сжался он, подняв вверх руки, — Я уже понял, что против тебя у меня ни шанса нет! С тобой я точно драться не буду. Давай лучше дружить! — он протянул мне руку, широко улыбаясь, и я замер, не понимая, что мне делать. Послать его? Так он мне, вроде как, ничего не сделал. Меня никто не поймёт в этом случае, да я и сам себя не пойму. Нельзя ненавидеть человека только за то, что ему нравится та же девушка, что и тебе. Нельзя ведь, да?

Я тяжело вздохнул, и пожал ему руку.

Застолье у нас вышло воистину грандиозным. Света позвала всех, кто поздравлял меня с победой, и в результате получилась толпа человек в двадцать. Света, Мия, Канна с ухажором, дед, Кастет, Ганс, Юсаку, Хару с Айей, с ними ещё каким-то образом наш начальник отдела оказался, Кадзиморо-сан, отец с соседкой пришёл, режиссёр со своей помощницей, с которой, такое чувство, он никогда не расставался, плюс ещё я и тренер.

Ну, хорошо, пусть даже не двадцать, а семнадцать, всё равно дохрена. Мы с трудом разместились в гостиной нового Светиного дома за столом, но при этом, было на удивление весело. Не было никакого чувства неловкости, которое обычно возникает, когда вместе собираются малознакомые люди, и все оживлённо общались друг с другом.

Танака-сан моментально нашёл общий язык с Кадзиморо-саном, и они шумно разговаривали друг с другом, громко хохоча, и поглядывая при этом на меня, опрокидывая рюмку за рюмкой с саке.

Мия с Канной и Кимурой о чём-то переговаривались с Хару и Айей, и к ним ещё присоединился Юсаку.

Дед с тренером сидел рядышком, и о чём-то громко басовито рассказывал ему, и тот внимательно и, похоже даже почтительно, внимал.

У отца с соседкой и Светой был свой междусобойчик. Уж не знаю, что они обсуждали, но вроде, все весёлые были, напряжённости не чувствовалось.

Кастет и Ганс взялись ухаживать за помощницей режиссёра, которая явно была смущена их вниманием, но никакого недовольства на её лице не мелькало, так что, похоже, и тут всё нормально было.

В общем, все разбились на какие-то группы по интересам, и лишь главный виновник торжества, я, то есть, оказался предоставленным самому себе. Впрочем, я не только не обижался, но даже рад был этому. Я так устал, что вовсе не хотел разговаривать с кем-либо изображая фальшивый интерес к беседе, и смог сосредоточиться на не менее увлекательном занятии, а именно — еде.

Я ожидал, что встретит нас тут русская кухня, но нет. Света, похоже, поняла, что будет глупо предлагать людям то, чего они никогда не ели, рискуя, что никто не притронется к еде, и сегодня блюда были исключительно японскими. Суши, ролы нескольких видов, различные мясные закуски, обязательный рис в виде рисовых шариков, водоросли, и много, просто очень много, саке. Для детей стояла кола.

И, думаю, она правильно сделала. Японцы — жуткие консерваторы, предпочитающие всё исключительно японское. Можно было бы, конечно, хотя бы часть русских блюд сделать, например, я бы сейчас не отказался от борща или пельмешек, но Света и без того молодец. Накормить такую толпу людей — это непростое дело.

Периодически звучали тосты в мою честь, я машинально кивал, не слушая их, улыбался всем, что-то жевал, и практически ни о чём не думал… Меня накрыл отходняк.

В прошлой жизни у меня уже бывало такое. Когда я заканчивал какое-то большое дело, работу, мангу, и тому подобное, на какое-то время я фактически выпадал из жизни. На меня накатывали оцепенение и безразличие, и я мог часами сидеть перед компом, и тупо смотреть на экран… Даже если у меня хватало сил включить какой-то фильм, то он шёл просто фоном, и я сидел, не смотря и не слушая его, и ни о чём не думая.

Не знаю, как назвать это состояние, эмоциональное выгорание, или как-то ещё, но и сейчас оно накрыло меня, и неизвестно, сколько бы я так просидел, никого не видя и не слыша, уйдя глубоко в себя, если бы меня вдруг кто-то мощно не хлопнул по плечу. Я вздрогнул, сбрасывая с себя оцепенение, поднял голову вверх, и обнаружил рядом с собой деда.

— Мне с тобой поговорить надо, внук. Пойдём, в другой комнате посидим, — махнул он рукой в сторону двери.

— А до завтра это не потерпит? — нехотя выдавил я из себя, вовсе не горя желанием сейчас с кем-либо о чём-либо говорить. Апатия никак не хотела меня отпускать.

— Завтра я уезжаю, — огорошил он меня, — Так что нет, не потерпит.

Пришлось вставать, и, с трудом передвигая одеревеневшие ноги, следовать за ним.

— Может, побудешь ещё немного? Куда тебе торопиться? — спросил я у него, когда мы расположились на полукруглом кожаном диване.

— Нет, — решительно мотнул головой он, — Пора мне… Я и так пробыл тут слишком долго. Ученики ждут. Нельзя так надолго оставлять додзё. К тому же, свадьба отменяется, так что и повода задержаться у меня больше нет.