Карла еще долго рассказывала про свой потрясающий наряд. Я с удовольствием слушала её щебетание, ни о чем не думая. Просто отдыхая от любых мыслей. Пабло и Рауль вполголоса обсуждали поход за креветками: танцы и платья их не интересовали. Рауль и правда, видимо, решил научить Паблиньо рыбачить.

– Габи, а ты в чем поедешь? Не помню у тебя ничего подходящего, - Карла нахмурилась и принялась мысленно перебирать мой скромный гардероб.

– Дорогая, когда рядом будет такая жар-птица, как ты - без разницы, что я надену, - рассмеялась я.
– Там есть белое с шитьём. По-моему, нарядное. Оно подойдёт.

– Ну хорошо, - быстро успокоилась моя подруга, - надо идти домой, у меня вечерняя смена.

Парни тоже поднялись, разговаривая о сачках и приманках. Назавтра я решила сделать себе выходной от рынка и просто побыть дома: порыбачить, позагорать и искупаться. Может, перетащить в кладовую-трюм сосуды с оливками и вялеными томатами. Побыть там одной и попредставлять, как же это будет в первый раз.

Встав еще до рассвета, умылась и сразу пошла на пирс порыбачить. Хорошо было посидеть вот так, с удочкой, никуда не торопясь, ожидая поклёвки и встречая новый день.

Когда солнце окрасило упругую гладь воды в розовато-золотистый цвет и она стала теплой на вид, я оставила удочки и, скинув платье, нырнула с пирса. Кстати, нырнула совершенно машинально - раньше даже не думала, что умею.

Плавала, не торопясь, медленно, не думая о том, сколько времени, чувствуя себя птицей, парящей в небе. Свободной и вольной. И никаких не было Гонсалесов, никаких долгов.

Когда почувствовала, что солнце начинает припекать, а я проголодалась, выбралась на берег и пошла в дом. Однако, там оставаться не хотелось. Поэтому, сделав бутерброд с рыбой и помидором, решила посидеть там, на старой скамейке в конце рощицы.

Болтая ногами, я с аппетитом жевала, разглядывая голубые цветочки. Волосы распустила, чтобы легкий теплый ветерок высушил их, и сидела, раскачиваясь тихонько. Как в детстве на стульчике, за что ругали нянечки.

Переводя взгляд с голубых цветочков на серебристые оливы, я заметила среди листвы небольшую птицу, словно шелковую, с желто-черным оперением. Она цепко держалась за тонкую ветку и тоже раскачивалась, настороженно глядя на меня своими бусинками, а потом издала протяжную трель. Я засмеялась тихонько, чтобы не спугнуть её и попыталась свистнуть ей в ответ, но у меня ничего не получилось.

Глядя на птицу, я подумала, что хорошо бы завести какое-нибудь живое существо: кошку может быть.

– Эй, Лаврушка, - имя для птички возникло само собой, - давай кошку заведём?

Моя новая знакомая издала сердитое чириканье. Наверное, это был какой-нибудь пересмешник.

Оставив для птицы хлебные крошки на лавочке, я решила вернуться в дом. Остаток дня провела на баркасе, расставляя банки, посуду и столовые приборы в корзинках.

Наступила суббота. Волнение захлестнуло меня в ту же секунду, как я открыла глаза. Поднявшись, я постаралась успокоиться, занявшись повседневными делами: готовка, сборы на рынок. Однако, всё летело из рук, проливалось и просыпалось.

Кое-как справившись, я направилась по привычному маршруту. Ну и по закону подлости, у двери дома Гонсалеса наткнулась на Алехандро.

Он радостно сверкнул глазами и воскликнул:

– Габриэла! Ты как солнечный луч в пасмурный день!

– Тише ты, - зашипела я на него, - папе твоему знать о моём появлении совершенно не обязательно.

– Не представляю, почему, - признался Алехандро, - с чего ему быть против йтвоей помощи Тересе. Я тут даже намекнул, что тётушке трудно одной, и хорошо бы нанять кого-нибудь. Подумал, что тогда ты могла бы появляться здесь свободно…

– Не вмешивался бы ты не в своё дело, - резко перебила я его.
– А раз ты здесь, то передай Тересе вот эту корзинку.

Лицо парня омрачилось, а мне невольно стало стыдно. Он так искренне радовался мне и пытался помочь.

– Извини, Алехандро. Просто я спешу, а ты меня задерживаешь.

Нахмурившись, он выжидательно смотрел на меня, словно ожидал чего-то еще. Потом, пожав плечами, взял корзинку.

– До вечера, - уже более мягким тоном выдавила я из себя.

Складочка между его бровей разгладилась.

– Можно мне проводить тебя до рынка?

– Не надо, - замотала я головой, - лучше не надо. Я пойду.

– Как скажешь, - коротко ответил парень.
– Заеду за тобой часов в пять, хорошо?

– Да, хорошо, - улыбнувшись ему через силу, я пошла прочь от дома, чувствуя себя злой собакой. Очень виноватой злой собакой.

Вот не был бы Алехандро сыном моего злейшего врага, как было бы славно. Он ведь действительно и милый, и симпатичный, и обаятельный, и… Так, стоп. Я резко остановилась, чувствуя, что мысли потекли совершенно не в том направлении. Вспомнив слова Карлы, я нахмурилась. Ещё чего! Влюбиться в этого павиана: папенькиного сытого, избалованного сыночка. И улыбка у него слащавая, и вообще он не симпатичный, а смазливый.