Я медленно закрыл глаза. В голове, как вспышки молнии в грозу, начали выстраиваться недостающие звенья какой-то невероятной, безумной цепочки. Я отключился от внешнего мира, полностью погрузившись в анализ.

— Гипогликемия? — удивленно переспросил Артем. — Но откуда?! Он же не диабетик, сахара у него всегда были в норме!

— Может… может, это демпинг-синдром после старых операций на желудке?! — робко предположил Величко.

— У него не было операций, я историю заглянул! — тут же встрял Фролов. — Может, это… почечная недостаточность? Она тоже может сахар ронять!

— Анализы почек в норме, — отрезал Артем.

Они начали накидывать варианты, один абсурднее другого, но я их почти не слышал. Мой мозг работал на пределе, сопоставляя факты: резкое падение сахара… только при манипуляциях на поджелудочной… никак не связано с лекарствами… что, что, черт возьми, может дать такую реакцию?!

В ординаторской повисла тишина. Все смотрели на меня, замершего с закрытыми глазами. Я чувствовал их взгляды, но не мог прервать этот лихорадочный мыслительный процесс.

Должен же быть ответ!

И тут у меня в голове раздался ехидный голос.

— Ну, двуногий, ты чего завис? — Фырк, которому, видимо, надоело это молчание, подпрыгнул у меня в мыслях. — С этой поджелудочной всегда так! Это же как наступить на очень злую, ядовитую лягушку! Из нее сразу все дерьмо и полезет!

Лягушка… Выброс… Точно!

Я резко открыл глаза.

— Инсулинома, — произнес я вслух. — Гормонально-активная опухоль из бета-клеток поджелудочной. Она сидела тихо, но когда я ее задел инструментами во время выделения язвы, она отреагировала — и выбросила в кровь убойную, абсолютно не контролируемую дозу инсулина. Отсюда и коллапс.

— Но… но причем здесь тогда его гигантская язва? — Артем явно пытался связать концы с концами.

— А вот теперь думаем дальше, — я снова склонился над столом. — Что может вызвать такую огромную, агрессивную, незаживающую язву, которая не поддается никакой консервативной терапии?

— Повышенная кислотность? — неуверенно предположил Величко.

— Точнее, постоянная, дикая гиперсекреция гормона гастрина. Которую дает… — я посмотрел на него, — гастринома. Еще одна опухоль, вероятнее всего, в той же поджелудочной.

Я обвел взглядом ошеломленную аудиторию: Величко, Фролова, пораженного Артема и даже Борисову, которая слушала наш разбор с нескрываемым интересом.

— Итак, коллеги. Инсулинома плюс гастринома. Что это нам дает?

В наступившей тишине раздался тихий, почти неуверенный голос.

— Синдром МЭН-1, — выдохнула Борисова, глядя куда-то в пустоту. — Множественная эндокринная неоплазия первого типа.

— Бинго, — я кивнул. — Генетическое, наследственное заболевание. Множественные гормон-продуцирующие опухоли в разных органах. Мы искали одну проблему — язву, а их там оказался целый смертельно опасный букет. И именно это чуть не убило его на столе.

— Ого! Значит, я был прав?! — удивленно и в то же время удовлетворенно прокомментировал у меня в голове Фырк. — Моя ядовитая лягушка все-таки оказалась к месту! Я, если честно, сам не понял, что именно сказал, но раз это помогло тебе разгадать головоломку, двуногий, — значит, я гений! Запиши себе где-нибудь: всегда слушать мудрого Фырка!

Дверь ординаторской с грохотом распахнулась. На пороге, усталый, злой, с красными от напряжения глазами, стоял Шаповалов.

— Ну что, гении, — его голос сочился едким сарказмом. — Придумали какое-нибудь изящное оправдание, почему мы чуть не угробили пациента на ровном месте?

Я медленно встал из-за стола, взял распечатку анестезиологического протокола и лист со своими расчетами.

— Оправдания не нужны, Игорь Степанович. Нужна правильная диагностика, — я подошел к нему. — Синдром МЭН-1. Множественная эндокринная неоплазия первого типа. У пациента как минимум две гормон-продуцирующие опухоли в поджелудочной железе — инсулинома и гастринома.

Шаповалов замер, пытаясь переварить услышанное.

— При манипуляциях в области поджелудочной, — я показал ему строчку в протоколе, — произошел массивный выброс инсулина из инсулиномы. Глюкоза в крови упала до одной целой двух десятых миллимоля, что и вызвало гемодинамический коллапс. Аномальное кровотечение было уже вторичным — на фоне глубокого шока и нарушения микроциркуляции в тканях.

— Бред, — Шаповалов устало покачал головой. — Разумовский, МЭН-1 — это казуистика из учебников. Один случай на сто тысяч, если не реже. За всю свою практику я ни разу такого не видел.

— А Кулагин, видимо, оказался тем самым случаем, — я протянул ему листок со своими заметками. — Проверьте уровень гастрина, инсулина и С-пептида в его крови. Если я прав, то гастрин будет зашкаливать, подтверждая наличие гастриномы. Цифры не врут.

Он долго, очень долго смотрел на меня, и на его лице боролись скепсис опытного хирурга и зарождающееся понимание того, что моя, казалось бы, безумная теория имеет под собой железную логику.