Утром быки потащили повозку дальше. Хаки и Фроди ехали впереди, а Асмундур с братом — сзади.

— Она не мертва, — сказал Асмундур. — Она не в Хельхейме.

— Ты обезумел от горя, Мунди, — ответил Бьярки.

— Нет, — упрямо замотал головой тот. — Я верну Торгунну.

— Но как?

Асмундур задумчиво посмотрел на солнце.

— Еще не знаю, но отпустить ее я не могу.

У подножия ледника Хофсйёкюдль они остановились на ночлег. Споро, в восемь рук, возвели шатер. Бьярки разложил дрова для очага, Асмундур достал котелок, кожаную флягу с водой, крупу и вяленую оленину. Потом он сел, сели и остальные. Фроди достал кресало, но Асмундур остановил его. Они ждали у холодного очага, не глядя друг на друга. Снаружи заскрипел снег. Откинулась шкура, закрывающая вход, в сгустившихся сумерках показалось бледное лицо. Качнулись тяжелые косы цвета мореного дуба, когда Торгунна вошла в шатер. Воины вскочили на ноги. Глядя мимо — в землю под ногами, на дрожащие под порывами ветра стенки, на дрова в незажженном очаге — куда угодно, но не в глаза мужчинам, она подошла к очагу и взяла протянутое кресало. Теперь и Фроди ощутил ледяной холод ее тонких пальцев.

Все повторилось. Она протянула мужу плошку с дымящейся кашей.

— Ты голоден, Асмундур, поешь, — сказала Торгунна, и он принял еду из ее рук, но, как ни пытался заглянуть в глаза, она неизменно отводила взгляд.

Когда мужчины насытились, Торгунна повернулась и, глядя под ноги, пошла к телеге. Издав вопль отчаяния, Асмундур перепрыгнул пылающий костер и бросился за ней. Бьярки выскочил следом. Хаки выхватил горящее полено и с Фроди кинулся за ними. Тень гигантского ледника накрывала шатер, а за ее изломанной гранью, возле распряженной телеги, стоял Асмундур. Он обхватил вырывающуюся Торгунну, как огромный медведь, задирающий свою жертву, только медведи не плачут. Три храбрых воина много раз не задумываясь бросались в самую гущу смертельной битвы, но сейчас стояли вокруг и не знали, что делать. Ледяной ветер трепал жалкий огонек на недогоревшем полене, его рыжие отблески метались по нежному лицу Торгунны, стирая мертвенную бледность. С огромным трудом, будто не слабая женщина сопротивлялась ему, а великан-людоед с далекого скоттского острова, Асмундур развернул жену к себе.

— Посмотри на меня, Торгунна! Я, твой муж, говорю тебе — посмотри!

Она выгнулась так, что косы легли на снег.

— Нельзя! — закричала она.

Он схватил Торгунну за голову, она упала на колени, и он рухнул перед ней. С красным от натуги лицом он тянул ее к себе, а она сопротивлялась, и ему никак не удавалось сломить ее волю. Когда осталось совсем чуть-чуть, Торгунна закричала. Рот распахнулся так широко, как не может открыться у живого человека, от этого крика ослабли руки Асмундура. Хаки уронил в снег факел, и тот, зашипев, погас.

Торгунна встала и сказала:

— Асмундур, не пытайся меня вернуть. Ты погубишь и меня, и нашего сына.

Обезумевший от горя Асмундур пополз за ней, вцепился в подол ее платья, но она не остановилась, только затрещала разрывающаяся ткань. Торгунна легла в телегу, на солому, как лежала раньше, и закрыла глаза. Долго Асмундур стоял на коленях, уткнув лоб в деревянный борт похоронной повозки, а его ближники молча застыли вокруг. Только луна равнодушно смотрела на четыре крошечных фигурки у неуклюжей телеги под отвесной ледяной стеной, а больше вокруг живых не было.

На третий день они вошли в Скаульхольт. Проехали, не заходя, мимо домов под подозрительными взглядами местных жителей. Впереди зеленел высокий холм. Асмундур показал на него:

— Хорошее место для погребального костра.

Они направили повозку к подножию и разбили лагерь с подветренной стороны, укрывшись от любопытных глаз.

Наступила ночь. Асмундур сам достал кресало и развел костер. Наварил каши с олениной, разложил по плошкам. Бьярки настороженно следил за братом. Он сходил к повозке, убедился, что Торгунна мертва и неподвижна, потом подсел к Асмундуру.

— Что ты задумал, брат? — спросил он.

— Она носит в чреве моего сына, — угрюмо ответил Асмундур.

— Брат, ты оглох? — вспыхнул Бьярки. — Ты не слышал, что сказала Торгунна прошлой ночью?

— Очень хорошо слышал, Медвежонок, и потому не могу с ними расстаться.

Он встал и пошел к телеге.

— Остановись! — крикнул Бьярки.

Асмундур выхватил меч.

— Я сделаю это, даже если мне придется убить тебя! — прорычал он.

Бьярки посмотрел на подрагивающий конец клинка, на полное решимости лицо брата и отвел глаза. Асмундур резко вложил меч в ножны и откинул шкуру, укрывающую тело Торгунны.

— Помоги! — крикнул он, но Бьярки не сдвинулся с места. — Ко мне! — заревел он, как на поле боя, созывая воинов на подмогу.

Хаки бросился к нему, следом запрыгнул на телегу Фроди. Бьярки смотрел на них исподлобья, но не двигался с места. Втроем мужчины аккуратно подняли тело Торгунны и уложили у костра на расстеленную шкуру.

— Я просил Хель отпустить Торгунну, я молил Локи уговорить свою дочь, я заклинал Одина приказать им обоим, но боги глухи и слепы. Я говорил им, что мой сын будет великим воином, но они молчали. Я заставлю их вернуть мне Торгунну! — сказал Асмундур, и Бьярки понял, что эти слова предназначены ему. Со вздохом он встал рядом с братом и положил руку ему на плечо.

— Если ты решил твердо, я помогу, но ты совершаешь ошибку.

Асмундур молча накрыл его руку ладонью. Он стянул с Торгунны платье и нижнюю рубаху. Она лежала у костра на шкуре белого медведя: такая же белая, мертвая и прекрасная. Бьярки залюбовался ее телом, на миг забыв, что оно мертво. Асмундур сунул руку под седло своего коня и вытащил мокрую тряпицу. Он тщательно натер лошадиным потом кожу жены.

— Помнишь хромого Хефина, Бьярки? — спросил он, не отрываясь от работы. — Валлиец [10] из воинов Аластура. Я часто разговаривал с ним вечерами. У валлийцев есть добрая богиня, ее зовут Рианнон. Она принимает роды у кобыл, охраняет всадников и провожает их в царство мертвых. Она же может вернуть человека в мир живых.