— Ты веришь в демонов, Уилл? — с отвратительной улыбкой спросила жена, высовывая пористый серый язык. Она пошевелила руками, усеянными струпьями, пытаясь освободиться от ремней, которыми была пристегнута к больничной койке, и, облизнув искусанные до мяса губы, зарокотала басом: — Нева-а-жно! — голос ее раздвоился и перестал напоминать человеческий. — Потому что мы, мы, мы, — повторяющиеся слова вываливались изо рта вместе с распухшим языком, — мы верим в тебя!

Дэвенпорт распахнул глаза и обнаружил себя идущим в сторону церкви Святого Михаила. Дьявол нашел его. Насмехался над ним. И история повторялась.

Нагое тело священника мазком белело на фоне черных стволов деревьев. Осенняя свежесть лунной ночи ударила в лицо, и он пошатнулся, как от удара. Спикировав с корявой ветки, к ногам приземлился огромных размеров ворон. На его перьях, отливающих синевой, блестела россыпь серебряных капель. Птица быстро отряхнулась от влаги, резко наклонила голову, широко раскрыла клюв и произнесла:

— Уилл? — низкий гортанный клекот разрезал тишину пополам. При тусклом свете луны было видно, как живо ходит вороний зоб. В крохотных масляных глазках птицы сверкнуло узнавание, и она зарокотала: — Уильям! Уильям!

Дэвенпорт бросился бежать. Со лба струился пот, пряди волос лезли в глаза, и мужчина с трудом различал узкую тропинку, ведущую к дому. Несколько раз он падал, скользя по грязной слякоти. Дверь была распахнута настежь и скрипела, покачиваясь на ржавых петлях. В замке с наружной стороны торчал ключ. Преподобный выдернул его, рывком захлопнул дверь, дрожащими пальцами нащупал замочную скважину, кое-как вставил стержень и резко провернул. Молитв он не читал, зная, что они не помогут. Дэвенпорт лишь поблагодарил Всевышнего за то, что в этот раз он очнулся на подступах к святой обители, а не подвешенным на кресте в окружении напуганных прихожан. Ловушка почти захлопнулась: покончить жизнь самоубийством означало добровольно упасть в чудовищные объятия сатаны, а дальнейшее служение в приходе более было невозможно. Уильям боялся того, что мог сотворить.

Он унял панику и зажег огарок свечи. Пламя тускло осветило комнату, не тронув густых теней, роившихся в дальних углах. «Может быть, дело в том, что я так и не попросил у Виктории прощения, — одеваясь, судорожно соображал Уильям. Он выудил из-под подушки потрепанный дневник, перемотанный засаленным жгутом, и присел на краешек кровати, которая мигом провалилась под его весом. — Ведь именно из-за меня она умерла столь мучительной смертью». Дэвенпорт вспомнил тонкие багровые корки, покрывающие тело любимой, и с горьким сомнением задал в пустоту вопрос, так долго мучивший его:

— Может ли Бог доказывать свое существование, обращаясь за помощью к дьяволу? — Он в ярости сорвал с дневника жгут и, не сдерживая горя, плескавшегося внутри, прокричал, запрокинув голову так, что шейные позвонки хрустнули: — И почему я слышу голос разума и сатаны, но не твой, Господи?!

Трясущейся рукой мужчина вытер слезы, катящиеся по впалым щекам, затем раскрыл записную книжку на странице, заложенной огрызком карандаша, и, с шелестом перевернув желтый лист, по привычке написал дату: Суббота, 25 сентября 1925 года. Линии были жирными, грифель царапал бумагу. Преподобный не знал, сколько просидел вот так, крепко сжимая искусанный обломок карандаша и глядя на бесстыжий строй неровных букв, но, когда заледеневших пальцев ног коснулся тонкий солнечный луч, поднял голову. Обрывок ветоши, которым он занавесил отверстие в окне, вяло покачивался от дуновения ветра, а по доскам деревянного пола стелилась едва видимая молочная дымка тумана, просачивающаяся в щель у порога. Под покровом ночи дьявол не дал ему перенести на бумагу покаяние, но теперь, сидя в золотистом мерцании нового дня, он мог наконец сознаться. Грифель мягко заскользил по странице, и через мгновение там появилась короткая запись: Дорогая Виктория, прости меня за то, что сомнением искусил лукавого, пробудил охотничий азарт его и подверг тебя мучительной смерти. Каюсь и отдаюсь на суд Божий, ибо грешен я. И, завершая исповедь, приписал: По вере вашей да будет вам [16] .

Как только Дэвенпорт поставил точку, за окном послышался топот быстрых шагов, и в следующее мгновение комнату наполнили ритмичные звуки уверенного стука. Преподобный напрягся: лоб прорезали волны глубоких морщин, плечи поднялись, дыхание порывисто вылетело из груди. Он приготовился к худшему, осознавая, что кто-нибудь из местных жителей наверняка мог увидеть его ночью, полностью голого, разгуливающего среди деревьев, и разнести по всей округе весть о сумасшедшем священнике. Осенние ветра любят подхватывать ядовитые слова, соскользнувшие с острых языков, и доносить их до ушей вершителей мирских судеб.

Уильям медленно повернул ключ. Лязг его походил на скрежет опускающейся гильотины. Дверь, открываясь, скрипнула. На пороге стоял тучный человек в черном костюме при галстуке. Лучи рассветного солнца били незваному гостю в спину, превращая его силуэт в темное пятно.

— Уильям Джеймс Дэвенпорт? — Незнакомец снял шляпу, на секунду загородив яркое сияние, и священник смог разглядеть черные глаза, пристально изучающие его. — Меня зовут Росарио Моретти, — поспешил представиться посетитель. И, протянув широкую ладонь для рукопожатия, известил: — Я юрист семьи Корбетт и приехал по просьбе своего нанимателя — сэра Ричарда Корбетта. Он уверен, что только вы сможете ему помочь.

— Признаюсь, найти вас было нелегко, — сообщил Моретти, оглядывая бедную обстановку маленькой лачуги в поисках мебели, на которой можно было бы удобно расположиться после изнурительного путешествия. Перед его глазами до сих пор мелькало однообразие цветущих вересковых полей, сменяющееся прогалинами дурнопахнущих болот. Хотелось выкурить сигару и выпить виски. Росарио облизнул губы и, прищурившись, выпалил: — Если бы дочь моего нанимателя не назвала точного адреса, я бы точно заблудился. Кажется, даже сам дьявол не смог бы отыскать это Богом забытое место!